Андраш Беркеши - Друзья

— Понимаю, — ответил Миклош. — Знаешь, есть такая циничная поговорка: «Принципы для того и существуют, чтобы было что отрицать». Конечно, я не утверждаю, что Фери способен отречься от своих принципов, просто он манипулирует ими как заблагорассудится и диалектически объясняет необходимость подобных манипуляций. Особенно если это приносит ему ощутимую выгоду. В конце концов, Йожеф Шиллер не является военным преступником. Его вина только в том, что он состоял в фольксбунде. Да и то — когда это было! Нынче бывшие нацисты, нилашисты и фольксбундовцы ведут себя вполне пристойно. Кстати, я слышал, что и Йожеф приезжал сюда.

— Приезжал, — горько усмехнулся Имре. — На таком «мерседесе», какого ты в жизни не видел. Говорил, что с превеликим удовольствием проводил бы каждое лето на Балатоне.

— Вот в том-то и дело, — заключил Миклош. — Если уж Венгрия не отказывает ему в гостеприимстве, так почему же Фери не может наносить ему родственные визиты? — И, заметив недоуменный взгляд Имре, добавил: — Не делай из этого проблемы.

— Однако за это надо расплачиваться, старик, — промолвил Имре. — И он хочет заставить меня платить по счетам.

— Ты говоришь загадками, — улыбнулся Миклош.

— Сейчас объясню. Как-то, вскоре после моего назначения директором, у тетки Ирмы был день рождения. Собрались все родственники, несколько друзей. Зашел разговор о том, куда бы ей устроиться. Меня это ни капли не волновало, я сидел и помалкивал. И вдруг слышу, Фери говорит: «Дорогая тетя Ирма, я знаю, где вы будете работать». — «Где же, Ферике?» — «На фабрике, у Имре». — «У меня?» — спрашиваю я удивленно. «У тебя, братец, — отвечает он. — Завхозом. Тете Ирме сам бог велел быть завхозом. У нее все данные для этого». — «Но у меня уже есть завхоз». — «Не беда, — говорит Фери, — переведешь его на какую-нибудь другую работу». Ну, я там не стал больше спорить. Короче говоря, когда тетка Ирма пришла ко мне, предложил ей место уборщицы. Сказал, что надо убирать в моем кабинете, в приемной и в парткоме. Думал, она сразу плюнет и уйдет. С ее-то гонором! Однако я ошибался. С тех пор она и работает уборщицей. Все такая же высокомерная, неприступная. Но Фери меня так и не оставляет в покое. Сегодня утром опять звонил. «До каких пор, — говорит, — ты будешь унижать нашу тетю? Найди ей, наконец, нормальную должность». — «Фери, — отвечаю, — ты же сам знаешь, в нашем обществе любой труд почетен. Кстати, я читал об этом в твоей же газете». Он долго молчал. Ну, думаю, сейчас повесит трубку. Но нет. Попыхтел он мне в ухо, а потом и заявляет: «Тебя, братец, назначили директором фабрики не для того, чтобы зубоскалить, а чтобы сотрудничать с нами, к тому же на определенных условиях…» Я его не дослушал, злость взяла. «Если такое дело, — говорю, — ищите себе другого директора». А он этак спокойненько: «Нехорошо поступаешь, братец. Смотри, как бы не пришлось пожалеть об этом». Ну, тут я его и послал к такой-то матери. И бросил трубку.

— Правильно сделал, — сказал Миклош. — В общем, теперь, как я понимаю, у тебя положение тоже незавидное.

Имре Давид встал, нервно прошелся по кабинету.

— Иногда мне кажется, будто меня назначили директором для того, чтобы прибрать к рукам, сделать пешкой в какой-то игре. И это не дает мне покоя. — Он остановился перед Залой. — Миклош, мы должны действовать сообща. Вдвоем мы сила. Пусть попробуют справиться. А об этом заявлении забудь.

Миклош успокоился, с благодарностью думая о друге, и теперь старался успокоить Терезу. Она все хуже чувствовала себя в финансовом отделе. Сослуживцы по-прежнему игнорировали ее.

— Пойми, Миклош, — твердила она, чуть не плача, — мне, кроме тебя, и поговорить-то не с кем.

Они уже легли. Миклош нежно гладил жену по волосам.

— Я тебя слушаю. Только не нервничай.

— Да как же мне не нервничать? Они там без конца болтают о том о сем, о фильмах, о тряпках, о своих детях, а мне хоть бы словечко сказали. Когда иду в буфет, спрашиваю, не надо ли что-нибудь принести. Так они делают вид, будто не слышат. Я уже устала от этой ненависти. Сколько же можно так жить?

— Может, мне поговорить с Имре? Попрошу перевести тебя в другой отдел.

— А думаешь, там будет лучше? Я уж только из-за Миклошки терплю все это. А тут еще тетя Ирма… Знаешь, она иногда заходит в отдел, предлагает всякие иностранные вещички, ну там из одежды, из косметики и тому подобное. На днях увидела я у нее детские джинсы. Как раз на Миклошку. Его размер. Ну, я не выдержала, подхожу к ней и говорю: «Тетя Ирма, я бы с удовольствием их купила». А она смерила меня взглядом и заявляет: «Джинсы не продаются. Кроме того, они немецкие. А ваш муж ненавидит немцев».