Андраш Беркеши - Друзья

— Прошу извинить за беспокойство. Вижу, что мне остается уповать только на милость божью.

Зоннтаг тоже поднялся. Все-таки чертовски хороша эта женщина! И до чего умна! Как будто и не из крестьянской семьи. Но ведь в самом деле простая крестьянка. Только богатая.

— Постойте, — сказал он. — А что с этим приемышем?

— С Имре?

— Да-да. Имре Давид, если не ошибаюсь.

Ирма кивнула:

— Негодяй. Упрямый, своевольный.

— Сколько ему лет?

— Пятнадцать стукнуло. Но уже мужик самый настоящий. Сильный, как буйвол. Я его просто бояться начинаю. Особенно сейчас, когда Жиги не будет. Однажды, помнится, я ему всыпала по первое число. Так знаете, ваше высокоблагородие, что он мне потом сказал? Если, мол, я еще раз его ударю, он спалит дом. И я чувствую, что это не пустые слова. Он меня ненавидит. По глазам вижу.

Зоннтаг взял женщину за руку.

— Успокойтесь, милая Ирма. Я вас в обиду не дам.

Женщина словно оцепенела, только дыхание ее участилось. Зоннтаг приблизился вплотную. «Ирма, дорогая…» — прошептал он и, почувствовав, что женщина не сопротивляется, крепко обнял и поцеловал в губы. Ирма не противилась и тогда, когда ощутила на своей груди его горячие ладони.

Жига Балла отправился на фронт, и оттуда полевая почта приносила Ирме его грустные письма. Сначала ее трогали эти послания, так что иногда к горлу ком подступал, но потом она совладала с собой. Не следует расслабляться. Жига не стоит того, чтобы из-за него переживать. Ирма все силы направила на ведение хозяйства, крепко взяв бразды правления в свои руки. Прислуга побаивалась ее. С Имре она обращалась как с последним батраком и хотя и не гнала его из отведенной комнатушки, но питались они теперь порознь. Ирма без конца придиралась к нему, грубила, заставляла работать почти непрерывно, будто желая таким бесчеловечным обращением вынудить его уйти из дому.

В первый день рождества Имре обедал с семьей Залы и с дрожью в голосе рассказывал о своих обидах, о той обстановке, в которой очутился после отъезда дяди Жиги.

— Почему ж ты не уйдешь оттуда? — спросил Михай Зала.

— В самом деле, Имре, мотай ты от нее! — посоветовал Миклош.

— Думал я уже об этом, — вздохнул подросток и загрубевшей мозолистой рукой поднял бокал с вином. — Не могу. Из-за дяди Жиги.

— Я тебя понимаю, — сказал старший Зала. — Но ведь Жига Балла не знает, что Ирма тебе житья не дает.

Имре отпил из бокала и задумчиво произнес:

— Боюсь, что я ее прибью когда-нибудь.

— Если до такого дошло, тебе просто необходимо оттуда уйти, — подытожил Михай Зала.

— Куда? — с горечью спросил подросток.

— Переселяйся к нам, сынок, — вмешалась в разговор жена Залы. — Миклош потеснится, места вам хватит.

— А работать где?

— Пойдешь на фабрику, — сказал Зала. — Людей там сейчас не хватает. Вот увидишь, тетя Ирма только обрадуется, если ты уйдешь от нее.

Так все и вышло. В январе сорок второго года Имре Давид устроился на прядильно-ниточную фабрику и ушел от своей опекунши. Прав был Зала. Когда подросток объявил тетке, что переселяется от нее, та ответила:

— Отправляйся хоть к чертовой бабушке. Видеть тебя не желаю. Не беспокойся, с жандармами тебя возвращать не буду. Но, во всяком случае, твоему брату Фери обязательно напишу, каким ты стал негодяем. И пусть не удивляется, если услышит, что ты загремел в тюрьму. Да-да, именно так ты и кончишь. Это я тебе говорю.

Пальцы Имре сжались в кулаки.

— Возможно. Только для этого мне надо было бы вас убить. Не будь вы женой дяди Жиги, я бы так и сделал. Более бессердечной женщины я в жизни не видел.

— Убирайся.

Имре ушел. Женщина облегченно вздохнула. Чтобы оправдать свой поступок, она в тот же день вечером написала письмо Ференцу Давиду в Будапешт:

«Дорогой Ферике! Надеюсь, что мое письмо застанет тебя в добром здравии. Уже давно нет от тебя вестей, а ведь я всегда вспоминаю о тебе с самыми добрыми чувствами и не могу забыть те две недели, которые ты, когда-то провел с нами. С тех пор мое сердце навсегда расположено к тебе. Чего, к сожалению, не могу сказать по отношению к Имре. Не знаю, от кого он унаследовал упрямый, несносный характер. У нас он был сыт, обут, одет, имел возможность учиться, и я надеялась, что из него выйдет честный, порядочный человек. Конечно, приходилось ему и выполнять кое-какую работу по хозяйству, не буду отрицать. Но как бы иначе он смог научиться ведению хозяйства, проникнуть во все тонкости этого дела? Мы рассчитывали, что он станет нашим наследником, если уж всевышний не дал нам собственных детей. Но Имре покинул наш дом, переселился в другое место, да еще имел дерзость угрожать мне. Сказал, что убил бы меня, если бы я не была женой дяди Жиги. И это за все хорошее, что я для него сделала! Дорогой Ферике, думаю, что теперь я могу рассчитывать только на тебя. Ты единственный родственник дяди Жиги, наследник всего нашего состояния. Я знаю, ты не хочешь быть земледельцем. Цель твоей жизни, как ты писал, стать учителем. Что ж, прекрасное предназначение. Но, думаю, и учителю не помешает иметь кое-какое состояние…»