Андраш Беркеши - Друзья

Зоннтаг погасил окурок, оперся локтями на стол, почти смежив тяжелые веки.

— Знаешь, дорогая, — произнес он устало, — не хочется мне участвовать в этой грязной игре. Имре Давид мне совсем не мешает. Я имею возможность спокойно работать, а это самое главное. Скоро мне исполнится семьдесят два, пойду на пенсию и доживу спокойно то, что мне отпущено.

Ирма бросила на него колючий, неприязненный взгляд.

— Напрасно, Палика, ты надеешься, что тебе удастся умыть руки. Нет, дорогой господин Зоннтаг, этот номер у вас не пройдет. У нас общая судьба. Мы связаны одной веревкой.

Она была права. Зоннтаг, постаревший и сильно сдавший Зоннтаг, смотрел на спящую девушку, и голос Ирмы долетал до него откуда-то издалека.

— Мы только вместе можем выйти из этой игры. И не тогда, когда тебе этого захочется, а когда скажет Ирен. Она знает, что делает. А Залу не бойся.

Пал Зоннтаг молчал. Глаза его слипались, и какой-то доселе неведомый страх сжимал сердце.

На следующий день Миклош пришел на фабрику раньше обычного. Надел халат и еще не успел сесть за стол, когда Гизи внесла дымящийся кофе.

— Спасибо, — улыбнулся Миклош. — Без вас я просто как без рук.

— Стараюсь, товарищ Зала, — весело отозвалась девушка. — Надеюсь, что и вы постараетесь, когда будут распределять премии.

— А вы думаете, нам дадут премии? — спросил Миклош, отхлебнув кофе.

— Наверняка, если фабрика получит звание передового предприятия.

— А это произойдет?

— Многие об этом поговаривают, — ответила девушка. — Да и пора уже.

— Присаживайтесь, — сказал Миклош. Девушка села, поправила юбку и выжидательно посмотрела на своего начальника. — Гизи, я знаю, что вы когда-то работали в прядильном цехе.

Девушка кивнула.

— Да, около двух лет. За это время закончила курсы машинописи и стенографии, хотя приходилось вкалывать в три смены.

— Я бы хотел спросить вас кое о чем, — произнес Миклош, ставя на стол пустую чашку.

— С удовольствием отвечу, если смогу.

— У вас ведь существовали нормы выработки?

— Да, конечно. Я думаю, они с тех пор не изменились.

Зала рассеянно вертел в руках зажигалку, стараясь ничем не выдать, насколько важен для него этот разговор. Он чувствовал, что приближается наконец к разгадке секрета.

— Вы, например, на сколько процентов выполняли план?

— Я? — Гизи наморщила высокий лоб.

— Да, да, вы.

— Закурить можно?

Зала протянул ей сигареты, чиркнул зажигалкой.

— Спасибо, — сказала Гизи и задумалась. — Знаете, товарищ Зала, — наконец вымолвила она, — мне никогда не удавалось выполнить норму больше чем на сто один процент. А ведь старалась, как могла. Знаете, станок вообще не дает человеку возможности расслабляться. Но как-то у меня не получалось. Не скажу, что я была неумехой. И желания в общем-то хватало. Но никаких сдвигов.

— А были уже такие, которые производили больше?

— Конечно. Некоторые запросто выдавали на смену сто двадцать — сто тридцать процентов. Да еще и домой раньше уходили. На час, а то и на два.

Миклош облокотился на стол.

— Может, у них станки были лучше?

— Да нет, те же станки, чехословацкие, что и у других.

— Так в чем же тогда дело?

В глазах Гизи промелькнула тревога.

— Я обязана отвечать, товарищ Зала?

— Нет, нет, Гизи, вы ничего не обязаны. Но почему вам так неприятна эта тема? Ведь вы теперь работаете здесь, со мной.

— Так-то оно так, товарищ Зала. Но вы не обижайтесь на то, что я вам скажу. Если обстоятельства сложатся так, что мне понадобится защита, вы не сможете меня защитить. А я не хочу потерять это место.

— Вы кого-то боитесь? — Не дождавшись ответа, Миклош продолжал: — Ну, а как происходит учет выработки каждого работника за смену? Это-то вы можете сказать?

— Могу. Но я думала, вы знаете.

— Не знаю, потому что до сих пор меня это не интересовало.

— А почему теперь интересует? — с любопытством спросила Гизи.

Миклош встал, прошелся по кабинету. Остановился перед девушкой.

— А вот почему. Мне очень не нравится, что в канализацию попадает множество текстильных отходов.

— Понимаю, — сказала девушка. — Но знаете, товарищ Зала, это всегда так было.

— Тем более хотелось бы выяснить, где тут собака зарыта. Надеюсь, вы мне поможете. Я просто уверен, что вы что-то знаете или по крайней мере подозреваете.

Девушка погасила в пепельнице окурок.

— Ну что я могу сказать! На каждые тридцать станочниц в цехе один учетчик. То есть работу каждой смены контролируют десять человек. До начала смены я беру столько пряжи, сколько мне надо обработать. Обычно мы брали с запасом, чтобы потом не бегать, если не хватит. Вес взятой пряжи нормировщик записывает в учетную книгу. Скажем, я беру сто килограммов. Ставлю катушки, запускаю станок. Естественно, появляются отходы. Учетчик время от времени проверяет количество отходов, подсчитывает готовые катушки. В конце смены все взвешивается. Получается, например, восемьдесят пять килограммов. В остатке — пятнадцать килограммов необработанной пряжи и отходов. Все это я также сдаю учетчику.