Остин Сигмунд-Брока - Сказать по правде

Затем Эндрю отрастил мышцы. Его не интересовал организованный спорт, но длинные ноги и гибкая фигура оказались идеальными для того, чтобы гонять мяч по полю.

Я заметила. Заметила потенциал.

Год намеков, и Эндрю наконец стал тренироваться регулярно и проявил инициативу, несколько недель назад пройдя отбор в команду.

Я кладу ладонь ему на руку, на которой проступают мурашки, несмотря на теплую голливудскую ночь. Он провожает мою руку взглядом до того места, где мои пальцы касаются сгиба его локтя.

– Теперь, когда ты в команде, думаю, наши круги общения будут… пересекаться, – говорю я, выразительно глядя на него.

Ему приходится сглотнуть, прежде чем ответить. Неудивительно, что у него слегка пересохло во рту. Когда он поднимает взгляд, равновесие к нему возвращается.

– Пересекаться? – ровным тоном говорит он. Зрачки расширяются, заполняя темные глаза. – Что конкретно ты имеешь в виду?

Позади нас раздается визг. Мы с Эндрю оглядываемся как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка отчаянно оттирает янтарное пятно с платья, пока двое парней из водного поло хохочут у нее за спиной. «Идиоты!» – кричит она.

Пора переместиться в более интимную обстановку.

– Иди за мной, и я тебе покажу, – шепчу я Эндрю на ухо и быстро отстраняюсь. Ощущая, как его взгляд прожигает мне спину, я направляюсь внутрь, слыша позади его шаги.

Эндрю нравится мне не потому, что он в команде. Он не такой, как парни, с которыми я отказывалась встречаться. Он умный и неизменно добрый. У него есть мотивация и талант. Я могу представить, что у нас с ним будет что-то настоящее, чего раньше представить не могла. То, что он попал в команду, стало последней необходимой деталью.

Я веду его мимо толпы, к вип-кабинкам в глубине. Они отгорожены бархатной веревкой, что, полагаю, означает: мы не должны туда заходить. Но никто не смотрит, мы далеко от танцпола, и клуб арендован целиком. Ничего не случится. Я отцепляю бархатную веревку и проскальзываю за занавеску. Внутри пусто, я разворачиваюсь и жду.

Считаные секунды спустя туда влетает Эндрю. Он смотрит на меня, а я на него. Я шагаю к нему, и его глаза раскрываются шире, когда я провожу ладонями у него по груди. Что бы он ни ожидал от сегодняшнего вечера, но точно не этого. В следующее мгновение я целую его, и, наконец понимая, куда мы направляемся, он обхватывает меня за талию. У него талант, понимаю я.

Я тяну его за руку на диван и откидываюсь на подушки.

– Ты мне очень нравишься, Эндрю, – шепчу я, усаживая его рядом.

– Забавно, – он останавливается, почти касаясь моих губ. – У меня всегда было обратное впечатление. Мы много лет дружили, и ты никогда…

Я прерываю его долгим поцелуем.

– Но теперь я «за», – говорю я, прогоняя нетерпение из голоса. – Разве этого недостаточно? Мы можем еще поговорить, или… – Я опускаю руку к его ремню.

На этот раз он меня целует. В том, как его губы встречают мои, нет ни тени колебания. Ничего, кроме сплетения языков и сильного желания. Я стягиваю с него футболку, изучая каждый миллиметр кожи руками. Он пропускает мои волосы сквозь пальцы, скользит ладонью по моей груди и выдыхает:

– Ты такая красивая.

Все идеально. Правда.

Пока позади Эндрю не раздается грохот и на него не обрушивается что-то тяжелое. Он врезается лбом мне в нос; от боли у меня начинают слезиться глаза.

– Какого черта? – кричу я, резко поднимаясь и натягивая платье на грудь, на которой больше нет бюстгальтера. Эндрю выглядит не менее ошеломленно. Когда зрение возвращается ко мне после вспышки света из раскрывшихся занавесок, я осознаю, что теперь с нами в кабинке есть третий человек.

Пейдж Розенфельд.

– Ты пьяная или просто тупая? – рявкаю я.

Если раньше она выглядела ужасно, теперь эта девушка представляет собой жалкое зрелище. Слишком густая тушь течет по щекам как черная паутина, кое-где сбившись в комки. Когда Пейдж подтягивается и неуверенно встает на ноги, держась за край дивана, на платье обнаруживаются самые настоящие сопли.

У меня в голове раздается голос отца: «Жалкое зрелище».

– Извините, – говорит Пейдж, отчаянно шмыгая носом. – Я не думала, что кто-то окажется настолько бесстыдным, чтобы трахаться в клубе за тонкой занавеской.

Я прищуриваюсь. Пейдж не так пьяна, как кажется. Какое она имеет право называть меня бесстыдной, когда сама вешалась на Джеффа у всех на глазах?

– Зависть тебе не идет, – кривлю губы я. – Что, с Джеффом не срослось? Почему бы тебе не закрутить с кем-нибудь таким же жалким ?