Остин Сигмунд-Брока - Сказать по правде

Я прохожу мимо фонтана во внутреннем дворе школы, где президент школьного комитета, Лиза Грэмерси, рекламирует зимний бал этого года, который пройдет на яхте ее отца. Лиза мне нравится, но сегодня я ее игнорирую. Я едва дожила до четвертой пары. Наконец у меня есть шанс исправить то, что я испортила в отношениях с Эндрю.

За всю историю вселенной я ни разу не приходила на литературу заранее. Мисс Ковальски смотрит на меня с неприкрытым удивлением. Через несколько минут входит Эндрю, и я ощущаю знакомый жар, расползающийся по щекам. Этот парень выглядит роскошно .

Не знаю, возможно ли, чтобы человек стал выглядеть объективно лучше за выходные, или дело в воспоминаниях о нашей недавней романтической встрече, но в нем что-то изменилось. Не то чтобы на нем надето что-то особенное – просто джинсы, черные кроссовки «Адидас» и черная футболка – но в нем есть непринужденная легкость, которая просто… заводит. Он выглядит как молодой Джон Ледженд. Отвести глаза оказывается очень трудно.

Следом за ним появляется Пейдж и тем самым портит мою зачарованность Эндрю, потому что мир не прощает ошибок. Встретив мой взгляд, она прищуривается. Я не принимаю вызов. Вместо этого притворяюсь, что читаю написанное на доске позади нее – инструкции мисс Ковальски для нового задания, с которым нам предстоит мучиться следующие шесть недель.

И это Шекспир. «Укрощение строптивой». Замечательно.

Ненавижу этот урок. И литературу. Она нелогична. По идее, ты должен погрузиться в разум персонажа, чтобы пропустить через себя его мир и мысли, но писатели делают все, что могут, чтобы помешать этому. Образный язык, символы, размер и рифма – все то, о чем мы пишем сочинения, – только делает суть книги еще более непонятной. Правда не становится правдивее, если излагать ее метафорами и метонимией. Это глупо. За исключением Хемингуэя, которого мы читали в девятом классе углубленного изучения. Он оказывал своим персонажам услугу, описывая их настоящие эмоции. Жаль только, что все они – нытики и неудачники.

Стоит признать, что персонажи Шекспира не такие. Они просто любят злоупотреблять цветистыми формулировками, всякими отсель и аки . Персонажи – и люди, кстати, – должны говорить прямо и понятно.

Мисс Ковальски просит Эндрю раздать глоссарий шекспировского английского. Я пытаюсь поймать его взгляд, пока он разносит стопку по моему ряду. Он демонстративно отказывается даже смотреть в мою сторону. Это обидно. Неделю назад мы на пробежке вместе смеялись над количеством французских бульдогов, попадавшихся нам по дороге (их было семь). Три дня назад он засовывал руку мне под лифчик. Теперь он даже не смотрит на меня.

Пока Ковальски объясняет задание, я не могу не оглянуться на него через плечо и даже прибегаю к тактикам «уронить ручку» и «притвориться, что поправляешь волосы». Как только Ковальски дает нам время почитать вслух в группах, я взлетаю со своего места и иду к Пейдж, прежде чем она успевает найти себе партнера.

По пути я намеренно прохожу рядом с партой Эндрю. Край моего платья смахивает его бумаги на пол. Я подбираю их и кладу ему на парту, но не задерживаюсь. Пока он еще на меня смотрит, я иду к Пейдж.

Итак… поехали.

– Привет, Пейдж, – начинаю я демонстративно добрым голосом, как разговариваю с матерью, когда она впадает в депрессию и не выходит из спальни. Пейдж настороженно поднимает голову. Прическа у нее действительно кошмарная. – Я должна извиниться перед тобой за пятницу, – продолжаю я, покосившись на Эндрю, который склонил голову в нашу сторону, хотя его партнер громко зачитывает первые строки пьесы.

– Пра-авда? За что? – с непроницаемым лицом спрашивает Пейдж.

Мгновение я оцениваю ее. Пейдж не перестает удивлять. Я знаю, что она делает, – заставляет меня повторить свои слова. Однако теперь не время для мести. Я делаю глубокий вдох и заставляю свое лицо выразить сожаление.

– Ты не заслужила того, что я наговорила, – продолжаю я. – У тебя явно был трудный вечер… – Мягко говоря . – …и мне жаль, что я сделала его еще хуже. – Настало время разыграть карту уважительной причины. – У меня тоже день не задался. Честно, моя мама потеряла работу. Я не оправдываюсь, – поспешно добавляю я, – просто надеюсь, что ты меня простишь.

Эндрю начинает улыбаться. От прилива радости мне приходится прикусить щеку изнутри, чтобы не начать улыбаться посреди искренних извинений. Сработало. Эндрю смотрит на меня так же, как раньше. Я чувствую…