Дарья Димке - Снегири [litres]

После того как мы закончили и развесили все портреты по стенам, Мелкий позвал бабушку с дедушкой, чтобы они тоже могли полюбоваться. Прочитав надписи, бабушка и дедушка немного помолчали. А потом дедушка сказал:

– Ну, дети, во всяком случае, у вас интересные жизненные ориентиры.

– Это да… – подтвердила бабушка.

Дети любят рисовать, и Мелкий не был исключением из этого правила. У его таланта не было поклонников, но он – как всякий истинный художник – занимался искусством ради искусства. Мелкий был верен раз и навсегда выбранной теме. Если кто-нибудь спрашивал его, что изображено на рисунке, а спрашивали его об этом довольно часто, потому что рисунок, как правило, представлял собой густо заполненное линиями пространство, он неизменно отвечал: «Боевые шагающие машины». В том случае, когда взрослый считал своим долгом проявить интерес к сюжетам картин, Мелкий охотно объяснял, какие именно боевые шагающие машины он изобразил и что происходит на картине. Однако это случалось нечасто, обычно вежливый интерес взрослых исчерпывался первым вопросом, после чего они с чувством выполненного долга предавались беседе с дедушкой, бабушкой и друг другом. Взрослые любили, когда мы рисовали, поскольку считали, что в этот момент мы не представляем опасности как для себя, так и для окружающего мира. В этом они были не совсем правы.

Однажды дедушка, заглянув за плечо Мелкого и всмотревшись в очередной шедевр, с ужасом заметил, что единственная понятная ему часть изображения – это свастики, которые густо усеивали большую часть боевых шагающих машин. Немного помолчав, он спросил у Мелкого, какому событию посвящен рисунок. Мелкий, который был так увлечен, что от усердия высунул кончик языка, не отрываясь от творения, ответил: «Наши бьют фашистов». Дедушка еще раз внимательно посмотрел на рисунок, пытаясь разглядеть там знаки, которые бы отмечали «наших». Таковых он не обнаружил. Поэтому рискнул потревожить Мелкого еще раз:

– А где же красные звезды?

– Звезд я рисовать не умею, – сообщил Мелкий. – Мне их Дашка потом нарисует.

Я, в это время пытавшаяся изобразить дракона, согласно кивнула. Дедушка с облегчением вздохнул и уже собрался уходить, но, видимо, ему в голову пришла мысль.

– Женя, – уточнил он, – а в садике ты тоже рисуешь такие картинки?

– Конечно! Только я их там оставляю. А ты хочешь посмотреть? – с радостью спросил Мелкий.

– Еще бы, – ответил дедушка. – А скажи, когда рядом с тобой, например, в садике, нет Эльзы, как ты рисуешь звезды?

– Никак, – вздохнул Мелкий, – тогда я рисую только фашистские знаки. Но иногда я приношу рисунки домой, и она потом пририсовывает.

Дедушка продолжал задумчиво смотреть на рисунок, испещренный свастиками. Видимо, он представлял, как реагируют воспитательницы на рисунки нежного белого мальчика пяти лет с хорошей немецкой фамилией. Помолчав еще некоторое время, он сказал:

– Я считаю, тебе пора научиться самому рисовать звезды. Начнем прямо сейчас.

Дедушка всячески поощрял нашу страсть к рисованию. Его совершенно не расстраивало то, что мы оба явно не обладали никакими художественными задатками. Дедушке просто нравилось, что мы этим увлечены. Он много и удовольствием рассказывал нам о живописи, показывал альбомы, пытался объяснить основные принципы композиции и рисунка. Дедушка был страстным любителем живописи и долгие годы работал учителем рисования.

После семи лет лагерей дедушка с бабушкой были отправлены на вечное поселение в одну из деревень благословенного сибирского края. Бабушка работала врачом за все, а дедушка – учителем за все. Помимо математики (дедушка закончил матфак) он преподавал немецкий, черчение и рисование. Ему нравилось работать учителем. Однако именно уроки рисования неизменно его расстраивали. Дело было в отсутствии каких бы то ни было наглядных пособий. У дедушки была книжка «Беседы об искусстве на уроках рисования». С черно-белыми иллюстрациями. В школьной библиотеке не было ничего. «Как дети могут понять, что такое живопись, если я показываю им черно-белые, Нина, черно-белые репродукции Левитана размером с тетрадный лист», – жаловался он бабушке. Бабушке было нечем его утешить.

Потом мы переехали в город. Дедушка стал завкафедрой романо-германских языков в местном университете и расстался со школой. В нашем доме стали появляться альбомы по искусству. Альбомы были страшным дефицитом и предметом культа. Достать их было практически невозможно. Ауж альбомы с хорошей полиграфией, где репродукции по цветовой гамме хотя бы отдаленно напоминали оригинал… У нас были именно такие альбомы. Их привозили из-за границы мама и ее подруги. Они работали преподавателями русского языка для иностранцев и все время ездили в долгие командировки – в Индию, Сирию, Монголию и Китай. Именно оттуда мама привозила альбомы для дедушки. Дедушка предпочитал северное Возрождение и «малых голландцев». Однако совершенно особое место в его сердце занимали гравюры Дюрера. Когда мама привезла альбом гравюр Дюрера, дедушка был совершенно счастлив. Альбом стоял на самой верхней полке, и по вечерам дедушка его осторожно перелистывал.