Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

У школьного двора их ждала председательша. Она всегда на лето устраивалась воспитательницей в детский сад, потому что муж у нее — председатель сельсовета. Ей было лет сорок, она окончила восемь классов, красила волосы «колораном» и для пущей элегантности шила платья в обтяжку. Достигала ли она желанной цели — трудно сказать, но с первого взгляда было видно, что платье ее в любую минуту может лопнуть по швам.

— Что нужно сказать тете? — спросила Ганета, когда они подошли к воспитательнице.

Мальчик поздоровался.

— Он знает, знает… — улыбаясь, сказала председательша. — Он умный мальчик, только озорник… Иди сюда, мой хороший…

«Ишь, лиса! — подумала Ганета, — Нарочно торчит утром у ворот, к матерям подлизывается…»

Потом, уже отойдя от школьного двора, решила, что эти фигли-мигли у них в селе не пройдут. В Югле давно уже знали цену этой бабенке с ее улыбочками, модными нарядами и краской «колоран».

Осел стоял на привязи у старого амбара, под широким навесом. Дед Петр много лет назад сколотил ему ясли из старого ящика из-под яиц; на истертых ослиной шеей досках еще проглядывала в двух местах отпечатанная трафаретом надпись «Яйцекооп». Бабка Йордана с вечера насыпала в ясли травы, принесенной с огородов, но длинноухий за ночь уплел все до последнего стебелька и теперь, понурив голову, сонно размышлял о своих житейских проблемах.

Он был уже в преклонном возрасте, шерсть его стала мышиного цвета — на спине светлей, чем на брюхе, только одна темная полоса тянулась от ноздрей по гриве и до пучка черных волос на кончике хвоста.

— Газету читаешь, что ль? — спросила его бабка Йордана, подойдя к нему и принимаясь отвязывать тонкую веревку, обмотанную вокруг стояка. Она была в старой безрукавке из овчины, на спине холщовая торба, в которой она брала с собой еду на весь день, а вечером приносила траву для осла.

Не под силу ей было возиться с этим ослом, и она решила продать его — ждала только, чтобы минуло девять месяцев после смерти мужа. Дед Петр скончался в феврале в один субботний день, хотя до этого никогда не хворал и ни на что не жаловался. Для своих семидесяти пяти он был крепок и вынослив. Запрягши осла в тележку, ходил подсоблять людям — свезет зерно на мельницу, кукурузу и тыквы с личных участков перевезет, а уж осенью при сборе винограда никто без него не обходился. В кооперативе осталось всего несколько телег — жди, пока подойдет твоя очередь, так что осел и тележка деда Петра были для всех хорошим подспорьем. Но так продолжалось до той субботы, когда дед Петр сказал, что, пожалуй, приляжет, вроде у него мерцание какое-то перед глазами, лег и уж больше не встал. Бабка Йордана горько плакала, как только можно плакать по человеку, с которым прожил под одной крышей целых сорок шесть лет. Ей пришлось до того похоронить двух детей, смерть была ей не в диковинку, и, проводив своего старика, она быстро свыклась с одиночеством. Вот только к ослу к этому никак не могла приноровиться.

Ей никогда не доводилось ходить за скотиной. В прежнее время держали в хозяйстве и коров, и лошадей, и волов, но это было мужское дело, а теперь что ни утро берись за вилы, выгребай за ослом, накладывай ему соломы и сена, таскай воду да любуйся, как он цедит ее сквозь зубы и роняет слюну. Как и большинство жителей Юглы, бабка Йордана недолюбливала ослов. В этом равнинном селе, раскинувшемся в плодородной долине речки Осым, в былые времена растили буйных коней с лоснящейся шерстью, дымчатых коров, рослых буйволиц с тугим выменем, дававших густое, жирное молоко. Ослов в селе не держали. Их видели только у жителей горных селений, когда те привозили шерсть на чесальни. Эти низкорослые животные, нагруженные огромными тюками, безропотно несущие тяготы своей ослиной доли, вызывали жалость или насмешку. Но то было много лет назад; времена переменились, появились машины, примерный устав сельхозкооператива оставил в каждом дворе только кур, по пять штук овец да иногда по буйволице. Коней, всех до единого, свели на общую конюшню, где они быстро одряхлели и один за другим окончили свои дни в котле — чтобы войти составной частью в рацион современной птицефермы. Примерный устав дело свое знал, но крестьяне тоже не дремали, выискивая в нем уязвимое местечко. Искали, искали и нашли. Решая большие проблемы, устав упустил из виду один пунктик. Насчет ослов. Об ослах в нем не упоминалось ни словом. Сколько ослов разрешается держать? Сколько ослиного молока полагается сдать? Как быть с ослиными шкурами?.. По этим вопросам устав хранил молчание. Крестьяне тоже молчком возблагодарили его за это и двинулись в горные селения. А когда воротились — каждый вел за собой по ослу. Старые кузнецы-тележники только того и ждали. Сковали ободья размером поменьше, выточили спицы и чеки, похожие на игрушечные, и смастерили первые маленькие тележки — точь-в-точь как настоящие телеги. Покрасили их масляной краской в четыре цвета, между колесом и основанием оси поместили тонкие стальные шайбы, чтобы пели эти тележки так же, как их прабабки, рожденные в кузне Сали Яшара… [2] Сали Яшар — тележный мастер, герой рассказа Й. Йовкова «Песня колес».