Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Придется, видно, мне вас моим ужином угощать! — сказала Жела. — Только он еще не готов.

— Да вы не беспокойтесь, — сказал один из них. — Нас ведь в школе кормить будут…

Это был худенький паренек с продолговатым лицом, звали его Васко. Из закатанных рукавов поплиновой рубашки высовывались тонкие, но мускулистые руки. Товарищ его был молчаливей. Темноволосый, неторопливый, он вносил своим присутствием какое-то спокойствие, и не удивительно, что студенты относились к нему, как к старшему, и звали по фамилии — Монев.

— Сегодня у меня поужинаете, а завтра видно будет, — сказала Жела. — Вернулась бы я пораньше, курицу бы зарезала, но ничего, голодными не останемся.

Она говорила обычные слова, но в голосе ее неожиданно зазвучали материнские нотки, и Жела заметила, как оба смущенно умолкли, вспомнив, верно, про своих матерей…

— Сын у меня в Софии, — сказала им Жела. — Выучился там на инженера и женился на софиянке. На Позитановой улице живут — может, слыхали? Как будете уезжать, я вам адрес дам. В гости к ним сходите.

Студенты сказали, что прекрасно знают, где эта улица, и с удовольствием сходят к ее инженеру, а она тем временем расставляла перед ними тарелки, доставала хлеб и все уговаривала не стесняться, чувствовать себя как дома.

— Мой-то сын приезжает в году на день-два. Вы мне этот месяц за сыновей будете!

Они застенчиво улыбались.

— Ешьте да идите отдыхать, — сказала она им. — Наработались поди сегодня, устали!

— Какой там отдых! — засмеялся Васко. — На танцы пойдем. У нас магнитофон есть… Хоть здесь вволю твист потанцуем.

Монев заметил недоумение в ее глазах и объяснил, что твист — это новый танец, который в Софии запрещено танцевать. Ну, не то чтобы запрещено, но оркестры его не играют, по радио не исполняют, и студенты собираются на квартирах и танцуют его, потому что он им нравится.

— Неужели и у вас такое бывает? — сказала Жела. — Это вроде как у нас с зерном…

И в свою очередь рассказала про их неприятности из-за постановления о двухстах тридцати килограммах.

— Чушь какая! — сказал Васко. — Его непременно отменят, я уверен! Вот в прошлом году отменили же налог на виноградники.

Жела засмеялась, вспомнив, какая тревога поднялась прошлой осенью в Югле. Тогда вышло другое постановление насчет вина, которое делают крестьяне из собственного винограда. До этого сто пятьдесят литров налогом не облагались, но какой-то ученый муж, финансист, решил содрать с кооператоров еще по пятьдесят-шестьдесят левов. Деньги-то он подсчитал, но забыл, сколько труда требует каждый виноградник, сколько воды нужно перетаскать на Чукаревец, забыл — а может, и знать не знал! — каково это — копать в осенние холода или ранней весной, закапывать, выкапывать, опрыскивать, обрезать, собирать — и все это ради того, чтобы была кисть винограда для детей и внуков и стакан вина на столе.

— Это было неправильно, — сказал Монев. — Правительство поняло свою ошибку и отменило постановление.

— А уж как у нас все обозлились! — сказала Жела. — Хотели в неубранные виноградники овец пустить, прикидывали, где бочки спрятать… Не дай бог!

— Самый смех был с налоговыми инспекторами, — сказал Васко. — У меня двоюродный брат инспектором работает… Собрали их на пятидневный семинар в Софии, чтобы разъяснить, как взимать новый налог. Тысяча человек со всей страны. Я это точно знаю, потому что брат жил у нас несколько дней. Четыре дня подряд лекции им читали, а на пятый утром раскрывают они газеты — новое постановление, налог отменяется.

Рассказ показался им забавным, и все трое посмеялись.

— Так что не беспокойтесь! — заявил в заключение Васко. — Обойдется. Это какой-то сухарь бухгалтер придумал… «Сейчас бухгалтера командуют», как один дядька мне сказал. Ехал я как-то в поезде, а он спрашивает, где я работаю. Студент, говорю. «А специальность какая?» — «Болгарская филология». «Дал ты, парень, маху, — говорит. — В бухгалтера надо было подаваться. Болгарией сейчас бухгалтера управляют. Секретари партийные агитируют, директора приказы издают, а решают бухгалтера — деньги-то у них».

— Уже девять! — сказал Монев, взглянув на часы. — Идти так идти.

— И верно! — вскочил Васко. — Заболтались мы. До свидания!

Они надели плащи и ушли, сказав, что постараются не шуметь, когда вернутся.

— Мне шум не мешает, — ответила им Жела. — Я сплю внизу, в кухне.

Она не стала гасить лампу над дверью, прибралась и легла, но не успела заснуть, как на улице послышались голоса. Ей показалось, что их много, почудился ей и девичий смех. Она слышала, как подошли к воротам, кто-то упирался, его уговаривали, потом голоса затихли и только шаги отдавались во дворе.