Станислав Стратиев - Время собирать виноград

Единственное, что мне оставалось сделать, — пойти к Недялкову.

— Ну… что?

— Матей по возвращении должен сохранять полное спокойствие.

— А ты бы мог его сохранить? — спросил я. — Предположим, ты уехал в отпуск, а в это время восстанавливают Иванову и сажают ее у тебя перед носом. Любое слово, интонация, повышенный тон — все фиксируется и передается с комментариями. Преувеличивается. Истолковывается неправильно. Сама Иванова будет молчать. Вести себя кротко. Зато остальные будут делать свое дело — разносить и раздувать слухи. Они крепко спаяны, а Матей одинок.

— Почему же? — спросил Недялков.

— И ты меня спрашиваешь почему? — закричал я. — Чтобы он не был в одиночестве, нам нужно его поддержать. А ты, испугавшись, как правоверный ереси, заявил, что отказываешься принимать участие в борьбе группировок. И Матей отказывается. Потому он и остался один. Не ты и не я… не станем бороться против Поповой, Тодоровой и пискли Линды. Не прерывай меня! Нас на это не хватит. Нам это не к лицу. Мы способны лишь стоять, скрестив руки. Мы — аутсайдеры.

— Что значит «аутсайдеры»?

— Так называют горе-спортсменов.

— Я постараюсь поговорить кое с кем, — после долгого молчания пообещал Недялков.

— Была бы от этого польза!

— Я не очень верю, — ответил Недялков. — Что бы я ни сказал, мои доводы покажутся неубедительными… сумка с пирожными, медсестра, которую перевели и опять восстановили… вся эта история выглядит дешево.

— То-то и оно. Они нарочно ее сделали таковой. Любой нормальный человек скажет, что все это ерунда. Допустим, я соглашусь с ним. В самом деле пустяк. Но тут следует добавить: как быть с Матеем? С каких это пор судьба человека стала разменной монетой? Да, заглянул в сумку. Обнаружил в ней пирожные, но… разве человек и пирожные равнозначны? В чем он виноват? В том, что не обнаружил там нейтронную бомбу? Пожалуйста, объясни, о чем мы сейчас рассуждаем: о том, что якобы было в этой чертовой сумке, или о том, что в ней находилось в действительности? Мысля масштабно, мы зачастую забываем о традициях. Я мелочен, как и мой наставник, чернильная душа, который за целый день съедает один-единственный бублик и кабинет которого похож на нору хорька; зато он старался подбирать слова так, чтобы ни одна сволочь не могла придраться к нему. Масштабно… стоит мне услышать это, как я белею от злости. Да, существуют люди, институты, которым положено думать масштабными категориями, заглядывать в будущее. А нам, простым смертным… Конечно, хорошо, что ты уважаешь кого-то там из Старой Загоры или Вроцлава, но прежде всего ты должен быть добрым и справедливым по отношению к тем, кто сидит рядом с тобой, за соседним столом или в соседней комнате. Поначалу твои добродетели распространяются на тех, кто в одном метре от тебя, и уже потом ты этот метр превращаешь в километр. «Я люблю всех людей!» — говоришь ты, а я тебе не верю. Ты сознательно увеличиваешь дистанцию, чтобы избежать ответственности. Я же предпочитаю малые расстояния, меня волнует то, что находится в одном метре от меня, что спрятано в сумке. Матея нужно защитить, и именно теперь, когда они пытаются его сбить с толку, опутать… они тянут его на дно, чтобы он уподобился им, перестал быть самим собой.

— Ты можешь говорить спокойно? — спросил Недялков.

— Могу. Но ты должен понять: случай может показаться пустяковым, но проблема никогда не бывает мелкой. Именно это я и хотел тебе заявить.

— А я тебе говорю другое: Матей теряет чувство меры…

— Знаю… собрание — это не матч. Я уже слышал.

— Сейчас я тебе скажу нечто подобное. Матей руководитель. Руководить можно по-разному: нажать на кнопку, когда тебе необходимо издать приказ, — появится помощник, и ты спокойным деловым тоном объяснишь, что следует сделать. Можно поступить и по-другому: подойти к человеку, положить ему руку на плечо и объяснить, что от него требуется; а если надо — и посидеть с ним за рюмкой. Матею, разумеется, все это известно. Но он отвергает подобные методы. Считает — поступив так, он покривит душой. Он убежден, что правду нельзя приукрашивать, преподносить в нарядной обертке… он верит, что всякий шаг в сторону, не говоря уж о лавировании и обходных маневрах, — сплошное притворство, неискренность, поступок, недостойный честного человека. Единственное, что его волнует, — прав ли он. А если прав… гони вперед по прямой — и тут он не признает тропинок. Передай ему, когда увидишь, что у этого вопроса существует и нюанс: ты прав, а способен ли ты убедить других в своей правоте? Ты ответствен за свою правду, ты должен не только оставаться верен ей сам, но и сделать ее нужной людям.