Эрик Нойч - Мир на Востоке

И тут Моосшвамм не удержался:

— Я, конечно, вам никаких военных секретов не выдам, но ты, Ахим, все-таки прочистил бы своей матери мозги.

— Почему? Что она такое натворила?

— Ты разве ничего не знаешь? Она просто помешалась на этой дороге, нелегально собрание созвала, всю партию осрамила. А ты ведь тоже член партии, Ахим.

— Разве она не права? Не нужна разве поселку новая дорога?

— Как? И ты туда же?

— Да, — заявил Бернд, которого за завтраком уже успели просветить, — наша народная армия это начинание поддерживает. Мы уже обязались и помощь оказать. Наши саперы скоро технику подгонят и в два счета вам тут дорогу проложат. Это будет подготовка к будущим маневрам.

Моосшвамм прикусил язык. Он недоверчиво поглядывал то на одного, то на другого, не зная, чему и верить, но уважение к военной форме все-таки победило.

— Конечно, если армия… — растерянно пробормотал он.

Ахим с трудом сдерживал смех, а когда они отошли подальше от дома, разразился громким хохотом.

— Ну, ты даешь! Где так мастерски врать выучился?

— Это же только военная хитрость. Можно сказать, азбука солдата.

Дома они повеселили своим рассказом Ханну.

— Так и надо, — говорила она, поглядывая на Функе, который крутился у нее во дворе, стараясь всем помочь в надежде отведать свежей свинины, — если у товарищей коммунистов у самих смелости не хватает, надо нам с божьей помощью и с помощью армии за дело браться.

Ханна не знала, чем ей заняться в общей суматохе. Увидев, что она вернулась из магазина, навстречу ей с громким криком выбежала Юлия.

— Бабушка, бабушка, иди скорей, — тянула ее малышка за руку, — пока тебя не было, тут колбасу делали. А потом я свой волос в микроскоп смотрела, он, оказывается, толстый, как палец.

Ханна была явно растрогана тем, как бурно приветствовала ее внучка. Она привязалась к девочке и, конечно, чаще навещала бы сына в Айзенштадте, если бы у нее сложились получше отношения с невесткой. Бабушка и внучка обнялись и поцеловались.

— Посмотри, мое солнышко, — Ханна старалась не переходить на диалект, потому что Юлия тогда плохо ее понимала, а Ульрика делала недовольное лицо, — что я тебе принесла. — Она с трудом открыла вечно заедавший замок своей старой сумки и достала три коробочки шоколадного драже, которое особенно нравилось Юлии. — Мясо и колбаса — это не для такой сластены, как ты, моя мышка. Только все сразу не съедай, животик заболит.

Кто-то вспомнил про Франка Люттера. Его ждали с утра, но он так и не появился. Эрих явно обиделся, он придавал этой встрече большое значение. Он ведь не просто так пригласил Франка, а чтобы покончить со всеми обидами, с отчуждением, которое возникло между ними.

— Ну и черт с ним! — сердился Эрих. — Не хочет — и не надо. Если сейчас появится, ей-богу, одни только кости получит.

— Зря ты так сердишься, — возразил Ахим.

— А ты вечно всех миришь!

— Просто ты понятия не имеешь, как бывает в газете. Стоит главному редактору прийти в плохое настроение или какой-нибудь срочный материал понадобится, так про самого себя забудешь, не только про приглашение.

Услышав фамилию Люттера, Ханна прислушалась к их разговору, а поняв, в чем дело, уже не могла сдержаться.

— Знаешь, что я тебе скажу, — набросилась она на Хёльсфарта, — пока я еще здесь хозяйка и сама решаю, кто ко мне может во двор зайти, а кто нет. Этот человек моего порога не переступит. Или я сама уйду. Пойду к Лизхен Битткау, она тоже вдова. Нет у него сердца, у вашего Люттера, простых людей он не слушает. За что он меня в газете опозорил?

Да, Ханна обид не забывала. Может быть, поэтому она и бывала несправедлива к Ульрике. Пожалуй, больше всего она сердилась на невестку за то, что та увела из ее дома последнюю опору, единственного сына — Ахима. Но сегодня она наблюдала за Ульрикой с интересом и даже с симпатией. Такой она свою невестку еще никогда не видела: в фартуке, повязанную платком, неутомимую в работе. Ульрика себя не жалела. Тонкими, ухоженными пальцами она ловко месила фарш, приправляя его перцем и солью, быстро крутила мясорубку. Потом подбегала к котлу, пар от которого немилосердно щипал глаза, мешала что-то, затем, разгоряченная, выскакивала во двор, чтобы помочь Хальке, которая мыла и чистила освободившиеся тазы и кастрюли. Ханна с удивлением смотрела, какой ловкой и работящей оказалась ее невестка. И когда та, вспотевшая, с бисеринками пота на лбу, снова выскочила из летней кухни во двор, Ханна не удержалась и сказала: