Эрик Нойч - Мир на Востоке

И тогда Ханна решила, что настала пора действовать. В первую очередь она, конечно, отправилась к Менне Моосшвамму, домик которого находился на соседней улице. Моосшвамм, с тех пор как вышел на пенсию, был секретарем партгруппы.

Уже в сумерках она, пробираясь по грязи и лужам, несколько раз увязала в глине. Наконец добралась до домика, увидела, что в гостиной горит свет и работает телевизор, и постучала в окошко.

За прозрачной занавеской возникла широкоплечая фигура.

— Кто там?

— Мне надо с тобой поговорить, Менне. По партийной линии.

Он только крякнул, увидев, в каком виде явилась Ханна. Тренировочные брюки, которые она надевала под юбку в холодные дни, были до колен забрызганы грязью. Опершись на стул, Ханна принялась прыгать то на одной, то на другой ноге, стаскивая совершенно мокрые боты.

— Отвернись-ка, — велела она, задирая подол платья, — я и брюки сниму.

— Зачем?

— Да я в грязи с ног до головы! Минна же трет все без конца, как я к вам в таком виде зайду?

Она сняла пальто, платок, осталась в одних чулках, но, обнаружив, что и они оставляют мокрые следы, сказала:

— Давай лучше в кухню пройдем.

Там они и уселись, и после обмена обычными вопросами о здоровье, о детях и о внуках, после того как жена Моосшвамма сварила им кофе, Ханна рассказала о том, что не давало ей покоя. Апельсины — это ведь как маленькие солнца в декабре, а из-за этой чертовой погоды их в кооператив не доставили. А Воннигкайт смеется и потирает руки. Почему так получается? Разве это справедливо? Только потому, что не находится никого, кто построил бы наконец в Лерхеншлаге нормальную дорогу.

— Верно, верно, — крикнула Минна из соседней комнаты, хотя и слушала их вполуха — смотрела старый фильм с Тео Лингеном.

— Как ты это себе представляешь? — спросил Моосшвамм. — Средств-то нет… Разве ты не понимаешь, что социализм не может дать все сразу? Сначала надо провода провести, а потом уж свет зажигать. — Ханна вспомнила, что он по профессии электрик. — Есть более важные проблемы у республики. Мы не можем сейчас ничего требовать.

— Так ты мне прямо скажи: будешь проводить партийное собрание по этому вопросу или нет?

— Разве ты не знаешь, что у нас теперь по плану совсем другая тема? Московское совещание… Борьба двух противоположных общественных систем… — Менне как раз готовился к докладу.

— А то, что мы который уже год грязь месим?.. И даже вымыться как следует не можем, воды нет… Это тебя не интересует?

— Еще раз тебе говорю: оставь эти глупости. Мы должны думать о более важных вещах.

— Что может быть важнее заботы о людях?

— Сразу видно, что ты не член партии, Ханна. И сознание у тебя еще отсталое.

— Значит, вы, коммунисты, так же относитесь к людям, как когда-то социал-демократы…

— Ханна! — Он стукнул кулаком по столу, загремели чашки. — Это твое заявление я могу расценить только как вражескую пропаганду!

На том разговор и кончился, визит к Моосшвамму ничего не дал. Ханна долго думала и решила, что должна организовать жителей Лерхеншлага другим образом. За асфальтированную дорогу, за то, чтобы не вязнуть по уши в грязи во время затяжных дождей, она была уверена, выскажутся все. Но как собрать всех вместе и как сделать так, чтобы к ней прислушались? Она посвятила в свои планы Лизхен, директора кооперативного магазина, и они решили созвать общее собрание всех членов потребительского кооператива, которыми были большинство жителей поселка. Было объявлено, что речь пойдет о процентах скидки, и так как такого рода вопросы обсуждались часто, то никто не заподозрил подвоха. Даже Моосшвамм и Функе ни о чем не догадались… Ханна с Лизхен хорошо понимали, что только так они и смогут всех собрать — раз речь идет о деньгах, прибегут даже больные и калеки.

Они не ошиблись. Зал в поселковом Совете был битком набит. Люди шумно рассаживались, переговаривались, сердито обсуждали, сколько еще урежут от обещанных трех процентов.

— Давай, Ханна! Выпускай кота из мешка! — раздавались крики. — А то нам из вашего кооператива и выйти недолго… Будем у Воннигкайта покупать. Он вон даже апельсинами торгует…

— Об этом-то и пойдет речь, дорогие сограждане. — Ханна, маленькая, худенькая, стояла за широким столом в центре зала. Несмотря на совершенно седые волосы, в шестьдесят шесть лет ее никто не мог бы назвать старухой. Но и подозревать в ней ту энергию, с какой она взялась за дело, никто не подозревал. — Я собрала вас здесь сегодня не из-за скидки и не из-за процентов, они останутся как есть. — Ханна загрубевшими от работы руками нервно теребила кружевной воротничок коричневого бархатного платья, которое она надела ради такого случая. — Дело в другом: нам нужна новая хорошая дорога. Чтобы нас могли регулярно снабжать продуктами, в том числе и апельсинами. Чтобы водители не поворачивали обратно с полпути, думая, что попали в ад. Я написала письмо, и под ним каждый может поставить свою подпись, кто согласен со мной.