Всякий раз, когда Эрих вспоминал о Герде Беккере, а это происходило почти ежедневно, у него сжимались зубы, хотелось зашвырнуть куда-нибудь подальше инструмент, который он в этот момент держал в руках, и такая волна горечи поднималась в душе, что он едва сдерживался… Порой Эрих ловил себя на том, что хочет окликнуть Беккера. Он никак не мог примириться со смертью напарника, уж очень его не хватало. С ним Хёльсфарт всегда советовался, его первого посвящал в свои планы. Порой достаточно было взгляда, еле заметного жеста, они ведь давно понимали друг друга без слов. Как же Герд необходим был Эриху именно сейчас, когда он, чего бы это ему ни стоило, решил применить на практике свою идею.
Место Беккера занял в бригаде Гарри Клейнод, который, надо отдать ему должное, был слесарем очень высокой квалификации. Однако прошло уже несколько месяцев, а в бригаде так и не привыкли к нему. Виноват в этом был прежде всего сам Клейнод. С такой же педантичностью, с какой он выполнял любое задание, он относился и к своим коллегам. В первое время даже обращался к ним на «вы», что, разумеется, вызывало у всех недоумение и протест. Один из членов бригады, прозванный Шиншиллой потому, что никто не мог правильно произнести его фамилию — один Эрих знал, как она пишется: Прсцбилла или что-то в этом роде, — однажды ответил на его приветствие словами: «Добрый день, господин граф», а на какую-то просьбу — «Будет исполнено, ваше высочество», и так весь день, пока Клейнод наконец не понял, в чем дело, и не сказал: «Хорошо, с сегодняшнего дня я буду с вами на «ты». Но вы не должны обижаться. Жизнь научила меня осторожности». Такие вещи он говорил часто, ссылаясь на опыт прежней жизни. Как-то раз, когда срочно понадобился электрик, Клейнод тотчас пришел на выручку и вполне профессионально справился с делом. Бейхель, маленький жалкий человечек с вечно обиженным лицом — может быть, это впечатление усиливала его кривобокость, — с удивлением уставился на него: «Как, ты и это умеешь?» Клейнод ответил: «А ты знаешь, кто сегодня должен быть слесарем-ремонтником? Человек, который может все».
В каком-то смысле, думал Эрих, этот Клейнод — находка для бригады. Чудак, конечно, но в дисциплине и в аккуратности ему не откажешь. Эрих был даже рад, что в их бригаде есть такой мастер на все руки.
Центральные мастерские представляли собой комплекс из трех цехов с огромными, на полстены, окнами, в которые было видно небо и бегущие облака. Мастерские располагались в центре комбината, что было весьма разумно — бригады ремонтников быстро добирались до объекта. Слесари обсуждали здесь бригадные дела и распределяли работу, а все остальное время сновали по комбинату, появлялись то здесь, то там. «Опять цыгане пришли, — так в шутку говорили на комбинате о бригаде Хёльсфарта. — Запирайте шкафы, снимайте белье с веревок». Погодите-ка, скоро вам будет не до шуток, думал Эрих. Мы вам дадим жару…
— Ну что? — спросил он у членов бригады. — Начнем?
Эрих раздал всем членам бригады блокнотики, где каждый должен был записывать время, затраченное на рабочий процесс.
— Вот, взгляните. Страничка разделена красной полоской на две части: в одну заносим время, затраченное на работу, в другую — тут, ребята, будем внимательны, речь идет о наших деньгах, — время простоя. Сюда входят и поиски необходимого инструмента, износ или, скажем, поломка сверл. Ведь тут нашей вины нет, верно? Вынужденное безделье — если кран подводит. Или, например, если какой-нибудь мастер отмахивается от вас, а вам нужно срочно получить от него какие-либо инструкции.
— А где я возьму красный карандаш, чтобы линию прочертить? — спросил кривобокий Бейхель.
— Да не все ли равно, какой угодно возьми — черный, зеленый, хоть лиловый, — ответил Эрих.
Но Бейхель этим не удовлетворился, а, глянув на полки, где хранился слесарный инструмент, спросил:
— А может, мне тут какой-нибудь карандаш выдадут?
Они сидели полукругом на табуретах, стоявших между станками. Посверкивали голубые искры сварочных электродов. За окнами видно было, как ветер гонит по небу темные, уже не дождевые, а снеговые тучи. Рядом из кузнечного доносились равномерные удары молота.
Шиншилла, в недалеком прошлом борец-тяжеловес, недоуменно пожав своими необъятными плечами, заявил:
— Все эти писульки — ерунда. Ты же знаешь, Рыжий, что я даже собственную фамилию с трудом пишу.
— Болтовня это! — высказался наконец и Клейнод, и вся бригада тотчас навострила уши. — Для меня важно только одно: будет нам от этого какая-либо польза или нет. Ты все время говоришь о надбавке. Объясни, пожалуйста, Хёльсфарт, поточнее, что это значит? Это ты один придумал или кто-нибудь еще?
Читать дальше