Но теперь и Эрих уже не мог сдержаться. Он вскочил на ноги, так что стул отъехал в сторону, подвинул его к себе и оперся на спинку, которая тут же угрожающе заскрипела — Хёльсфарт был тоже не из коротышек.
— Вот уж никак не ожидал, товарищ Бухнер, что ты так мелко плаваешь…
— С каких это пор я для тебя не просто Герберт, а если уж обязательно товарищ, то и по фамилии? — Бухнер, ошарашенный внезапным выпадом Хёльсфарта, лицо которого так пылало, что почти сливалось с рыже-красной шевелюрой, смущенно почесал густой, как щетка, ежик на голове.
— Ты свои резцы получишь, это я тебе обещаю. Ну а что касается тумана в голове, о котором говорила Лизбет, то о нем тебе придется самому позаботиться. Еще я тебе обещаю, что мы устроим вам беспокойную жизнь — снизим с помощью нового метода время, затрачиваемое на ремонт. И на шлаковозах, и на ленточном конвейере, и на ковшах, и на фурмах, и на всем остальном. Слышите?! А вы — вы как бревна посреди дороги!
На сей раз никто уже не перебивал и не смеялся. Слова Эриха явно произвели впечатление.
— Ты нам тут столько наговорил, — примирительно сказал Бухнер, — на целый пятилетний план хватит. — Он хотел пошутить, но никто не засмеялся. Слишком уж серьезно и решительно говорил Хёльсфарт.
Многие обратили внимание на то, как сдержанно вел себя на совещании Манфред Кюнау, его выступление состояло сплошь из общих мест, он не поддержал ни Хёльсфарта, ни Бухнера — главной своей опоры среди бригадиров — и таким образом сделал именно то, что сам часто критиковал в других: сохранил нейтралитет.
— В следующий раз, — резко бросил ему Дипольд, когда народ начал расходиться, — ты будешь вести собрание. Хочешь в сторонке отсидеться? Хорош секретарь парткома, пару ничего не значащих слов промямлил, а потом словно воды в рот набрал.
Вероятно, директор, известный своей прямолинейностью, и представить себе не мог, что творилось сейчас в душе у Кюнау, гвоздем стучало в мозгу. Когда произошел несчастный случай с Беккером, Дипольд находился в санатории. Ему послали телеграмму, и он тотчас, прервав лечение в Бад-Либенштейне, вернулся на комбинат, чтобы самому установить причины гибели рабочего, произнести речь на его могиле. Во время следствия все это было поставлено ему в плюс: именно так надо поступать настоящим руководителям. А секретарю парткома пришлось выслушать в свой адрес множество упреков. Потом состоялся суд, мастера пятой печи приговорили к году лишения свободы за несоблюдение техники безопасности и халатность, приведшую к гибели человека и ряду несчастных случаев. Однако мастер подал апелляцию, в которой объяснил, что отравления газом не были чем-то исключительным, они происходили постоянно и с ними давно уже примирились. В связи с этим неделю назад состоялось повторное заседание суда. Теперь уже вина возлагалась не на одного мастера. Прокурор обвинил начальника плавильного цеха инженера Дортаса и даже секретаря парткома в том, что они вовремя не обратили должного внимания на опасные последствия утечки газа, и таким образом тоже несут ответственность за несчастные случаи. Разумеется, они с Дортасом отделались общественным порицанием. Инженеру ничего, он беспартийный. Кюнау обсуждали на бюро окружного комитета, влетело ему как следует, и, что хуже всего, лично от первого. После этого Кюнау твердо решил: safety first — осторожность прежде всего. Может быть, то, что предлагает Хёльсфарт, — неплохо, но спешить не стоит. В довершение всего теперь выходило, что начальство поддерживает позицию Штейнхауэра в той его проклятой статье, и все вопросы, о которых они говорили с глазу на глаз, стали предметом обсуждения на комбинате. Да, он получил урок, впредь будет осторожнее, не даст ни на чем себя поймать. И как подозрительно этот Хёльсфарт смотрел на него во время своего выступления… За всем этим явно кто-то стоит. Кюнау обвел глазами зал. Наверняка где-нибудь в уголочке сидит Штейнхауэр, злорадствует и ловит каждое его необдуманное слово.
Быть может, Фриц Дипольд проявил бы больший интерес к предложению Хёльсфарта, если бы ему неожиданно, в буквальном смысле слова как снег на голову, не свалились гости из Дуйсбурга и Зальцгиттера. Правда, он уже встречался с ними на Лейпцигской ярмарке и знал, что они хотят, если представится такая возможность, посетить его комбинат. Но теперь, когда туман и обильные снегопады создали почти аварийную ситуацию, время для обмену опытом по низкошахтным печам было совсем неподходящее. В довершение всех неприятностей у доктора де ла Мотте и инженера Кестена, добиравшихся в Айзенштадт на машине, по дороге случилась поломка, и они тщетно пытались отыскать мастерскую, в которой починили бы их «опель-олимпию».
Читать дальше