Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

— Таких нет, — говорю я горячо, — таких, о которых не знал бы мой муж, нет, были отвратительные мелкие люди, которые пробовали своими грязными притязаниями замарать и меня, но…

Я умолкаю. Лаци переводит, и на его лицо набегает облачко, Жаклин тоже пригорюнилась. Как стыдно. Своей горячностью и высокопарностью я испортила им веселье. И себе тоже. Надо было сказать что-нибудь легкое, остроумное. Ну почему я такая нескладеха?

Мы молчим, все трое. Напрасно светятся над нами красно-белые полоски, все неприютно и безнадежно. Жаклин смотрит на скатерть, перебирая на ней крошки. Лаци уныло наливает в бокалы вино, я пытаюсь придумать, как бы поправить настроение, но мне ничего не приходит в голову.

К счастью, звонит телефон. Мы подскакиваем одновременно с Лаци, и даже Жаклин делает какое-то движение. Лаци кивает мне, чтобы я осталась, и торопливо выходит. Я беспомощно смотрю на Жаклин. Француженка протягивает руку к корзинке с фруктами и ободряюще улыбается. Она наклоняется ко мне, чтобы и я что-нибудь взяла из нее. Я чувствую, что избежала чего-то ужасного, и начинаю смеяться. Это весь мой словарный запас, только так я могу выразить то, что чувствую. А вот и нет! Неожиданно мне все же кое-что приходит в голову. Я хватаю коробку с мелками, становлюсь на колени на светло-серые камни террасы и красным мелком рисую крылья раскрытого занавеса. Достаю другие мелки, и вскоре — вот она я, совсем как на рисунке Марики, кланяюсь позади суфлерской будки. Я пишу единственное французское слово, которое знаю: «Премьера».

Жаклин, стоявшая рядом со мной на коленях, просияла, обнимает меня, шлепает ладонями по полу, как резвый котенок, потом сиреневым мелком рисует маленький круг. Я понимаю, что она спрашивает, беру у нее из рук мелок и рисую на камне большой круг, показывая, что играю не маленькую, а большую роль.

Мы ползаем по полу террасы, у обеих на чулках бегут петли, мы и не замечаем, там, где есть хоть немного свободного места, мы зарисовали весь пол. Мы совершенно понимаем друг друга. Сердца, стрелы, мужские и женские фигуры, имя Форбата, вопросительные и восклицательные знаки покрывают всю поверхность террасы, мы рисуем, и я чувствую, мне удалось моими каракулями немного рассказать о пьесе.

Сейчас под столом — нигде больше места уже нет — я рисую два театральных кресла, в одно я помещаю мужскую фигуру, а над другими пишу вопросительный знак. Жаклин смотрит и тут же нацарапывает себя на пустом стуле. Это ответ на последний вопрос: она придет на премьеру.

«Какой чудесный, чудесный сегодня день, — проносится у меня в душе на французский мотив мой скромный-скромный венгерский словарный запас, — ах, как я счастлива, ах, как я счастлива!»

А как Лаци удивляется, когда, вернувшись от телефона, видит нас в перепачканных платьях и драных чулках на замалеванной террасе, он разводит руками, смеется и целует нас обеих — и меня, и Жаклин — и от объятий весь, дорогуша мой, перепачкивается мелом. Я слушаю тебя, Лацика мой, слушаю, как ты докладываешь о телефонном звонке с киностудии, о том, что ты будешь играть Ференца Ракоци, будешь сниматься с Жаклин, с этой феей, и, даже сорокапятилетним, вижу тебя мальчишкой, моим влюбленным мальчиком, слушаю тебя и любуюсь вашей радостью, потому что вижу, что Жаклин тоже рада. Мы втроем сейчас некое большое-большое единство, мы обожаем друг друга, в семь вечера вы будете сидеть в первом ряду, а я — теперь уж совершенно точно! — буду великолепна. «Посмотрите, — шепчутся в зрительном зале, — как хлопает ей Жаклин Норе, вот это премьера, вот это успех…»

Мы обо всем договорились: сейчас они поедут на киностудию, а я на часок прилягу, со студии Лаци отвезет Жаклин в гостиницу, потом приедет домой, без четверти шесть завезет меня в театр, а вечером… да, вечером в семь часов десять минут, когда поднимется занавес и я выйду на сцену из средней двери и посмотрю в зрительный зал, в середине первого ряда увижу их ободряющие улыбки. Я буду самым счастливым созданием на земном шаре.

Я стою у окна и машу им, они как раз садятся в машину.

Набираю номер Исторического института.

— Алло, говорит Каталин Кабок, супруга Ласло Мереи!

— Добрый день, госпожа актриса!..

Они меня знают! Ах да, я назвала и имя Лаци, тогда ничего удивительного. Неважно, главное, что я на верном пути.

— Скажите, пожалуйста, вы даете по телефону исторические справки?

На том конце провода удивленное молчание.