Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

— Это не так.

— Скромничаете?

— Нет. Говорю правду.

Какое-то время они шли молча. Откуда-то издалека, из тенистой чащи молодого леса, донесся Илкин голос:

— Ау, где вы?

— Идем! — звонко откликнулась Аннушка.

Мужчины молчали.

Наверху в ветвях, нарушая тишину, порхали птицы. Листва над изящными стволами акаций становилась все гуще. В лесу, несмотря на ранний час, стоял полумрак. Солнца не было видно, жадные до света листья не пропускали лучей.

— Аннушка, — прошептал Дюла.

Их окутал туманный полумрак.

— Да?..

— Для меня вы навсегда останетесь…

— Кем же?

— Той девочкой…

— Не надо.

— На мосту.

— Замолчите.

— Хорошо, что вы не позволили мне себя поцеловать. С тех самых пор я мечтаю об этом поцелуе.

— Мы были детьми.

— А кожа у вас и сейчас точно такая же, как тогда.

— Не говорите со мной так, прошу вас!

— Я буду тосковать о вас всю мою жизнь. Я должен был сказать вам об этом, пока мы их не догнали.

Аннушка быстро пошла вперед.

— Скажите мне хоть слово, — взмолился Дюла, но женщина не обернулась. Минуту спустя она уже весело махала рукой Илке и Яничари.

— Пора возвращаться! — крикнула она. — Собирается дождь!

Она не ошиблась. Темнело на глазах. Яничари со смехом приобнял Дюлу за плечи.

— Ну, Дюла, сынок, хладнокровный же ты человек, скажу я тебе! Не боишься оставлять такую прелестную даму! А что, если бы я надумал за ней поухаживать?

Дюла улыбнулся.

— Упаси тебя Бог, дядюшка Иштван! Я ведь и убить за это могу!

— Вот это разговор! — Яничари одобрительно хлопнул Дюлу по плечу. — Ты настоящий мужчина. Я бы на твоем месте ответил точно так же. — И перевел взгляд на жену, устало прислонившуюся к дереву.

Тут они внезапно расхохотались. Все четверо. Лесное эхо рассмеялось им в ответ.

Аннушка оказалась права. Они и оглянуться не успели, как хлынул дождь. Тонкие листья акаций недолго выдерживали осаду. Открылись миллионы шлюзов, давая октябрьскому ливню дорогу к земле. Все четверо кинулись туда, где листва казалась чуточку погуще, и встали, тесно прижавшись друг к дружке. Дюле довелось еще раз ощутить Аннушкино прикосновение.

Дождь прошивал листву множеством мелких иголок. От влажной земли исходил удивительный аромат. Яничари снял пиджак и набросил его на плечи жене.

— По-моему, лучше не ждать, пока это кончится, кто знает, надолго ли, как-никак октябрь на дворе. Пойдем потихоньку домой.

Он обнял Аннушку за плечи, прижал ее к себе и двинулся обратно к усадьбе. Дюла хотел последовать его примеру и отдать жене пиджак, но Илка воспротивилась. Она застенчиво, по-детски прильнула к мужу, и они пошли рядом, слушая шорох опавшей листвы под ногами.

Яничари оказался прав. Дождь шел всю ночь. Шел он и в воскресенье утром, когда «форд», на этот раз с поднятым верхом, двинулся в сторону Кечкемета, героически преодолевая грязь и глину. Пушта равнодушно принимала на себя удары тяжелых струй. Илку пугало это водяное буйство, даже под крышей машины ей было не по себе. Она не могла дождаться, когда они наконец сядут в поезд. Ветер раскачивал деревья на обочинах шоссе. Дюла рассеянно следил за ними взглядом и был в это время уже не самим собой, а Тузенбахом. Не было больше никакого «форда», он гулял в саду у Прозоровых и говорил Ирине: «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего!»

За рулем сидел Яничари. Лицо его было неподвижно, он напряженно вглядывался в маслянисто блестевшую дорогу. Рядом с ним молча сидела Аннушка.

Скоропалительная Дюлина женитьба окончилась не менее скоропалительным разводом. Случилось это на Черном море, в Варне. Шел третий год их с Илкой совместной жизни. Летом Дюла получил отпуск, и они отправились путешествовать по Европе. Побывали на юге Италии, в Югославии и под конец приехали в Болгарию.

В тот день они стояли на молу и смотрели в морскую даль. Дюла облокотился на перила, склонился над водой и заговорил, не глядя на Илку — казалось, он обращается к воде.

— У меня что, правда, ни черта не вышло с Тузенбахом?

По молу прогуливались люди, наслаждавшиеся теплом июльского вечера и бездельем. В воздухе носились обрывки болгарской, немецкой, французской, английской речи. Несколько фанатиков купания блаженствовали, встречая сумерки в воде. С ярко освещенной веранды доносилась музыка — там играли, сменяя друг друга, болгарский духовой оркестр и американский джаз-банд.