Миклош Дярфаш - Был однажды такой театр

— Ой, ну как же так можно…

Дюла держался за перила обеими руками.

— Нет?

Аннушка бросилась бежать по безлюдному мосту в сторону Сегеда, на ходу закрывая зонтик.

— Аннушка! Вы что, не слышали? — Дюла самым серьезным образом готовился к прыжку.

Девочка бежала сломя голову.

— Аннушка! — крикнул Дюла еще раз и перекинул ноги через перила. Теперь он удерживался на одной руке.

— Аннушка!

Девочка не оглядывалась. Внизу, под мостом, несла свои мутные желтые воды Тиса. Дюла висел над мостом, над городом, над миром.

— Аннушка!

Девочка не оглянулась и на этот раз. Тогда он отпустил облупленные железные перила и, закрыв глаза, полетел вниз, в Тису.

Аннушка тем временем опрометью неслась к берегу, не смея оглянуться назад. Она спешила убежать от несчастья и мечтала лишь об одном — скорее оказаться как можно дальше. Она не знала, что произошло, но чувствовала, что ей нельзя оставаться поблизости. Однако идти домой у нее тоже не было сил, поэтому она принялась бродить вокруг почты, время от времени заглядывая внутрь и делая вид, будто хочет отправить письмо, а сама ждала вестей с набережной Тисы. Услышав наконец сенсационную новость о том, что какой-то мальчик прыгнул в реку с моста, но его спасли, она бегом побежала домой. На этот раз она ни от кого не спасалась, просто ей хотелось как можно скорее оказаться дома, сесть где-нибудь в садике, возле сарая с инструментами, и там в тишине и покое обдумать все, что с ней приключилось.

Дюлу вытащили рыбаки — те самые, что прошлой осенью приволокли на рынок стокилограммовую щуку, тогда еще полгорода сбежалось на нее поглядеть. Они вытянули мальчика из водоворота. Он был без сознания. Рыбаки вытряхнули из него воду и поплыли к берегу, где уже поджидала карета «скорой помощи».

Два часа спустя приемные родители сидели плечом к плечу у больничной койки и слушали рассказ Коржика о том, как он был счастлив, прыгая в воду из-за любимой. Дядюшка Али, Хермуш и господин Шулек, только-только очухавшиеся после первого потрясения, затаив дыхание, внимали словам своего «сыночка». То, что Коржик влюблен, само по себе было достаточно удивительно. Они как-то упустили момент, когда «сыночек» превратился из ребенка в юношу. Дядюшка Али, с бесконечной нежностью глядя на своего подопечного, поклялся оповестить об этой истории весь город и добавил, что ничуть не удивится, если слава Коржика затмит славу господина Короды. Хермуш выслушал Дюлу с самым серьезным видом, мысленно сверяясь со своими моральными принципами, и в результате полностью согласился с господином Шулеком, утверждавшим, что сегедские влюбленные обязаны поставить Коржику памятник над Тисой. Мальчик, улыбаясь, слушал описание будущего памятника, которому, по мнению дядюшки Али, надлежало стоять на высоком каменном пьедестале. Бронзовый Коржик в матросском костюме должен величественно возвышаться среди деревьев и простирать вперед правую руку, словно выкрикивая на весь мир Аннушкино имя.

В больнице Дюла провел всего одну ночь, причем довольно мучительную. Он ворочался до рассвета, непрерывно думая об Аннушке, о том, что будет, если утром она вдруг появится возле его кровати, но — странное дело — никак не мог представить себе эту картину. Сон сморил его только под утро, когда все больные задышали ровнее. Ему приснилось, что он дома, на дворе белым-бело от снега, а на веранде стоит отец, как обычно, в рубахе и подштанниках. Да-да, все было именно так: он увидел отца и ничуточки не испугался, а подошел к нему и потянул за рукав. Отец не шевельнулся, он стоял и смотрел в пространство, а по щекам медленно текли слезы.

Проснувшись, Дюла долго не мог понять, где он. Сон оставил в нем острое чувство стыда. Ночное явление отца бесило его, словно тот нарочно застал его врасплох. Если уж грезам угодно было унести его домой, то почему нельзя было свести его с матушкой? Дюла любил рассказывать сны дядюшке Али, но этот не рассказал бы ни за что на свете.

На другой день Дюлу отпустили домой, убедившись, что падение не причинило ему особого вреда. Приемные родители поджидали его в больничном дворе, под соснами, уныло торчавшими на фоне пыльного алфёльдского пейзажа.

Исполненные гордости за свое чадо, они торжественно препроводили Дюлу в театр. Дядюшка Али даже испытывал что-то вроде зависти и успокоился лишь тогда, когда вспомнил, что в молодости ему тоже приходилось прыгать из-за женщины с моста, причем жутко высокого и длинного, да не куда-нибудь, а прямо в Миссисипи.