Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– Если…

Якоб хочет сказать «если вы ничего не нарушали, вам бояться нечего», но удерживается: правила насчет частной торговли нарушают все присутствующие.

– Я не…

Якоб хочет сказать «духовник господина Ворстенбоса», но снова удерживается.

– Вы пробовали его самого спросить?

– Рылом я не вышел, – отвечает Гроте, – хм… вышестоящих допрашивать.

– Значит, вам придется подождать – сами увидите, что решит господин Ворстенбос.

«Неудачный ответ, – немедленно понимает Якоб. – Я как будто намекаю, что знаю больше, чем говорю».

– Ав-ав, – негромко произносит Ост. – Тяф!

Смех Барта вполне может сойти за икоту.

Яблочная кожурка сползает с ножа Фишера идеальной спиралью.

– Мы можем ожидать вашего визита в контору чуть позже? Или вы продолжите разбирательство в пакгаузе Дорн, вместе со своим другом Огавой?

– Я буду делать то, что прикажет управляющий. – Якоб слышит, словно со стороны, свой голос на повышенных тонах.

– О-о? Никак, я задел больной зуб? Мы с Ауэхандом всего лишь хотели узнать…

– Я разве хоть слово сказал? – спрашивает Ауэханд, обращаясь к потолку.

– …будет ли нам сегодня помогать так называемый третий писарь.

– Просто писарь, – поправляет Якоб. – Не «третий» и не «так называемый», равно как и вы не начальник канцелярии.

– Да ну? Стало быть, вы таки обсуждали с господином Ворстенбосом вопрос будущих назначений.

– Подобает ли нам препираться? – вмешивается Гроте. – Какой пример для низших сословий !

Хлопает перекошенная кухонная дверь, и входит Купидон, слуга господина управляющего.

– Что тебе надо, собака черномазая? – спрашивает Гроте. – Тебя уже покормили.

– Велено передать господину де Зуту: «Управляющий приказывает вам явиться в Парадный кабинет».

В глубинах вечно заложенного носа Барта зарождается и тут же умирает смех.

– Я ваш завтрак сберегу. – Гроте отрубает фазану лапки. – Не извольте беспокоиться!

– Мальчик, к ноге! – шепотом командует Ост невидимому псу. – Сидеть, мальчик! Мальчик, фас!

– Кофейку, всего один глоточек! – Барт протягивает чашку. – Подкрепить силы, ага?

Якоб встает, собираясь уходить.

– Меня не слишком привлекают… дополнительные ингредиенты .

– Не, на диету садиться вас никто не заставляет, – недоуменно бурчит Барт.

Племянник пастора ударом ноги выбивает чашку из рук Барта.

Чашка разбивается вдребезги о потолок; черепки сыплются на пол.

Зрители в изумлении; Ост прекращает тявкать; Барт промок насквозь.

Якоб и сам себе удивился. Он заталкивает хлеб в карман и уходит.

В Кунсткамере – преддверии Парадного кабинета – стоят на полках штук пятьдесят-шестьдесят стеклянных бутылей, прикрученных проволокой на случай землетрясения. В бутылях выставлены разнообразные твари из всех уголков некогда необъятной империи под названием «Объединенная Ост-Индская компания». Защищенные от разложения спиртом, свиным пузырем и свинцовыми пломбами, они свидетельствуют не столько о том, что всякая плоть обречена – кто в своем уме способен надолго об этом забыть? – а скорее о том, что бессмертие дается дорогой ценой.

Заспиртованная ящерица-дракон из города Канди чем-то неуловимо похожа на отца Анны. Якоб вспоминает историческую встречу с этим господином в гостиной его дома в Роттердаме. За окном громыхали проезжающие экипажи, фонарщик зажигал фонари.

– Господин де Зут, – начал ее отец, – Анна сообщила мне весьма неожиданную новость…

В соседней с драконом бутыли разевает пасть гадюка с острова Сулавеси.

– …и я тщательнейшим образом рассмотрел как ваши достоинства, так и недостатки.

Детеныш аллигатора с острова Хальмахера скалится в дьявольской ухмылке.

– В столбце кредита: вы прекрасный работник, добросовестный, с хорошей репутацией…

Пуповина навечно связывает аллигатора со скорлупой от яйца.

– …и не воспользовались во зло чувствами Анны.

От назначения на Хальмахеру Якоба спас Ворстенбос.

– Теперь что касается дебета: вы всего лишь писарь; не купец, не судовладелец…

Черепаха с острова Диего-Гарсия как будто плачет.

– …даже не оптовый торговец. Просто писарь. Я не сомневаюсь, что вы искренне привязаны к моей дочери.

Якоб прислоняется сломанным носом к банке с барбадосской миногой.

– Но нежные чувства – не более чем слива в пудинге. Сам пудинг – это имущество.

Рот миноги раскрыт в форме буквы «О», а внутри сплошняком красуются острые как бритва треугольные зубы.