Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

В следующие несколько месяцев состояние мамы ухудшалось, но мы не могли справиться с эмоциональным влиянием диагноза.

– Я не собираюсь болеть по написанному для меня сценарию. Я отказываюсь быть мрачной! – сообщала мама, занимаясь практическими делами.

Она написала завещание и попросила меня присмотреть ей дом сопровождаемого проживания, где за ней могли бы присматривать круглосуточно.

– Когда мы приедем, я буду специально хромать, чтобы меня сразу включили в лист ожидания!

Мама говорила, что ей хочется быть поближе к Рэйч. Каким-то чудом мне удалось найти дом сопровождаемого проживания неподалеку от Хайгейтского кладбища. Мама купила новое белое белье для своей специальной кровати, которую она называла «плейбойским лежбищем», а суровую медицинскую ванную комнату наполнила старинными парфюмерными флаконами и бутылочками. Гостиную она украсила фотографиями Рэйч и запаслась игрушками для визитов Берти. В дом сопровождаемого проживания она переехала в апреле 2014 года, когда уже не могла передвигаться без инвалидного кресла, – в Рождество она украсила его золотыми шарами.

Через несколько месяцев мы сидели в ее гостиной вместе со старой подругой Рэйч, пили чай, рассматривали старые фотографии. И тут зазвонил телефон. Нам сообщили, что тетя Лин умерла от кровоизлияния в мозг.

– Я так виновата, Эм, – грустно сказала мама. – Она часто звонила мне. Но я не хотела, чтобы она видела меня такой.

Линси не теряла с нами связи. Она приезжала на дни рождения, наполняла дом ароматом своих духов, рассказывала о своих последних романтических увлечениях. Она очень поддержала нас после смерти Рэйч. Но роль обожающего королеву придворного требовала от мамы энергии и сил, которых у нее просто больше не было.

На похороны мы поехали с Джейн и ее мамой, Мэнди. На церемонии присутствовало множество поп-звезд прошлого. Многие поседели, ходили с палками, а кто-то не соглашался признавать наступления старости и по-прежнему красил волосы и носил кожаные брюки. После службы мы вместе с близкими подошли к могиле, где покоился гроб Линси. И в тот момент я осознала, что все еще новичок в обращении с инвалидными креслами. Колеса застряли в грязи прямо над самой могилой. Еще минута, и мама упала бы прямо на гроб, засыпанный лилиями.

– Я не могу сдвинуть его с места! – прошипела я Джейн.

– Дай я попробую, – прошипела в ответ Джейн.

Они с Мэнди отважно боролись с инвалидным креслом, чтобы не допустить «самого смешного в мире момента на похоронах». Гости встревоженно переглядывались. Последним усилием Джейн сумела избавить маму от участи героя черной комедии.

Когда мы ехали к ней домой на такси, то не могли избавиться от нервных смешков – уж очень близка была катастрофа.

– Что ж, Лин это понравилось бы, – усмехнулась мама.

– Мне понравилось шутить над инвалидным креслом с Джейн и Мэнди, – сказала она, когда мы оказались дома. – Мне хотелось бы, чтобы и другие вели себя так же. Мне нужен смех, а не мрачное сочувствие.

Мы стали вспоминать лучшие моменты нашего общения с Линси. Я вспомнила ее любимую фразу, которую она часто повторяла: «Жизнь так коротка, да и я тоже». Я сказала маме, что эти слова стали бы хорошей эпитафией. Если бы их не сказала Линси, то я выбрала бы их для себя.

– Ах ты засранка. Я тоже хотела их выбрать, – улыбнулась мама.

– Не могу поверить, что с твоей мамой такое случилось сразу же после смерти Рэйч, – сказала мне подруга.

Мне было неловко, что я взваливаю на друзей новый эмоциональный груз. Я боялась, что они этого не выдержат и кредит их дружбы будет исчерпан. Мне казалось, что я превратилась в магнит, притягивающий несчастье. В ворона, кружащегося над семейным пикником. В череп на картине эпохи Ренессанса, который напоминает зрителю о его смертности. Но, в каком-то отношении, дурные известия стали новой нормальностью, лесным пожаром, который продолжает свирепствовать и после дождя, намереваясь уничтожить все на своем пути. В течение дня я справлялась с этим со стойким смирением, впитывая восхищение окружающих («Ты такая смелая!»). Все считали, что я способна справиться с любыми трудностями и контролирую свою жизнь, и это вызывало у меня чувство облегчения. Только по ночам я чувствовала себя последней на земле женщиной, неспособной вовремя вызвать такси и оставшейся на улице, когда все разъехались по домам. Когда у меня случались приступы «кухонного пола» – а это случалось не раз – я обычно переключала звонки на голосовую почту. Мне хотелось сделать свою гнетущую тоску осязаемой, хотелось предаться «настоящему» горю, «правильно» оплакивать свои потери, быть потрясающе стойкой перед лицом жизненных трудностей.