Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

– Гиггл! Слезай с дивана!

Эти крики раздавались в доме Рэйч, как раньше, и Гиггл реагировал точно так же, как всегда, – смотрел умоляющим собачьим взглядом, устоять перед которым было просто невозможно.

Я не думала, что Гиггл будет играть такую важную роль в целительном процессе. Но тогда я еще ничего не знала о собаках. Не знала, что поглаживание снижает уровень гормонов стресса и способствует выбросу гормонов счастья, окситоцина и серотонина. Эта любовная энергия служила всем нам антидепрессантом. Гиггл был неистощимо жизнерадостен, забавен и знаком. Он был полной противоположностью горю.

Я не могла избавиться от чувства, что Гиггл переживает собственную утрату. Друзья видели, как он скулил возле гроба во время похорон. Даже сейчас он иногда укладывался у порога спальни Рэйч, положив голову на лапы, как усталый офисный работник дремлет в электричке, положив голову на столик. Каждый раз, когда он бросался к дверям встречать пришедших или кружил вокруг места Рэйч на диване, я думала, как он воспринял ее неожиданное исчезновение.

«Оплакивают ли собаки своих хозяев?» – никогда бы не подумала, что когда-нибудь задам в интернете такой поисковый запрос. (Впрочем, никогда бы не подумала и о том, что мне придется набирать «Я разговариваю со своей умершей сестрой».)

Выяснилось, что между горем взрослых людей и горем собак есть существенное различие. Собаки эмоционально и ментально живут в вечном настоящем. У них нет чувства будущего. Они ощущают утрату как затянувшееся ожидание, а не как постоянное отсутствие. Они никогда не расстаются с мыслью о том, что человек может вернуться. Для Гиггла Рэйч продолжала существовать вечно. Ее отсутствие не подводило черты под ее существованием. Для него она навечно осталась частью нашей жизни. И это мне нравилось.

Гиггл олицетворял каждодневную рутину и постоянство. На него можно было опереться в трудный момент, когда боль накатывала с особой силой. Он был воплощением девиза, написанного на футболке Адама: «Жизнь продолжается», – эдакая своеобразная деликатная провокация в процессе оплакивания. В нем было уважение к нашему горю, но в то же время он не позволял нам скатиться в черную бездну. Говорят, что обойти горе невозможно, нужно пройти через него. Я старалась принимать непредвиденные приступы абсолютного отчаяния, которые накатывали в самые неожиданные моменты. Во время бранча с коллегами по радио, когда строчки меню вдруг начинали расплываться в глазах. Во время просмотра фильма «Инопланетянин», когда меня охватывала невыносимая ностальгия. Даже простейший вопрос: «У вас есть братья или сестры?» повергал меня в панику – я начинала размышлять, стоит ли грузить постороннего человека моей историей. Но горе может загородить собой свет так прочно, что человек привыкает к его знакомому мраку. И, чтобы этого не произошло, нужно поддерживать рутину повседневной жизни.

Неудивительно, что Гиггл всех нас поддерживал. Мы знали, что он с алчным предвосхищением ожидает каждого кормления. Он никогда не отказывался от прогулки. Он всегда пытался запрыгнуть на диван, сколько бы раз его оттуда ни сгоняли. Он сохранял свое постоянное и неколебимое присутствие в доме. Он был символом жизни, имеющей корни: биение маленького сердца в центре семьи, имеющей собаку.

Мне нравилось, когда он лизал мне нос своим розовым язычком, и два кривых клычка выступали на его нижней челюсти. Иногда он спрыгивал с моих коленей, заслышав шум в саду, и мгновенно переходил в боевой режим секретного агента. Мирный отдых на диване сменялся бдительной охраной: он принюхивался к чему-то на клумбах, настораживал уши, крутил головой, высматривая порхающих птиц. «О, ты все еще пребываешь в плену ДИВАНА ? – говорили его глаза со снисходительностью ребенка, наконец-то расставшегося с родителями у ворот школы. – А что ты скажешь обо всем интересном, что происходит ВОТ ЗДЕСЬ?!»

«Люди вечно твердят, что нужно жить настоящим моментом, но редко сами так поступают», – сказал мне доктор из отделения интенсивной терапии. Наблюдая за тем, как Гиггл переживает один настоящий момент за другим, я поняла, что собаки обладают этим даром. Достаточно обещания прогулки – и жестокое слово мгновенно забыто. Диван всегда был его Камелотом, сколько бы раз ему ни твердили, что его имя в списке допущенных не значится. Вот почему дрессировщики говорят, что бессмысленно выговаривать собаке за грязь на ковре. Собаки просто неспособны связать то, чем они занимались пять минут назад, с вашей настоящей суровостью. Собаки живут исключительно настоящим моментом.