— Это было представление для вип-гостей из Италии. Они хотели два номера — мой и Жаннеты. Её помощнику присутствовать запретили — итальянцы млели от мысли, что хрупкая девочка способна справиться с двумя огромными львами. Я не знаю, что пошло не так. Я видел этот номер множество раз, и ничего не случалось. Сказалось, быть может, отсутствие Оливера… они сорвались. Раз — и нет. Никто ничего не успел сделать.
Эдвард громко прочищает горло, стараясь спрятать что-то, что уже от Беллы в любом случае не скроется. Часто моргает, часто дышит. А руки сжимаются в кулаки.
— Пока они разрывали её, гости аплодировали и доставали дополнительные тысячу евро каждый за прекрасное кровавое зрелище. Они остались в восторге. Хозяин — в прибыли. А я — глупый клоун — как ненужный свидетель.
В этот раз спрятаться он не пытается. Рвано вздыхает. И ещё. И ещё.
— Я не знал, что делать. И не знаю сейчас. Они её даже не похоронили как следует — нечего было. Жизнь оборвалась — а виновных нет. Жизнь оборвалась — а никто не наказан. Я лично знал Жаннет, она играла с Мэлани…
— Это было причиной, верно?
— Это было выходом. А тут ты… помешала. Зря выкинула пистолет. Мне с таким трудом удалось получить лицензию и купить его! Это, между прочим, два месячных оклада.
— А как же твоя дочь? — пробует зайти с другого фланга Белла. Чуть ощутимее обнимает мужчину. — Ты хочешь, чтобы она тебя забыла?
— Она и так забудет. Мы видимся раз в восемь месяцев, — он тяжело вздыхает. Жмурится.
— Но ты же её любишь.
— Конечно люблю, — Эдвард с готовностью кивает, поджимая губы. — Но ей будет лучше без такого отца. Ничего, кроме как подкидывать цветные шарики и мазаться белой краской я не умею. Жалкий клоун…
— Дети обожают клоунов.
— А она их боится.
Белла немного высвобождается из его объятий. Немного отстраняется. Садится на самый край колен.
— Эдвард, тебе стоит попробовать показать ей, что они не страшные. И не тоскливые. Что они — потрясающие, — уверенно шепчет она. А потом неожиданно краснеет, — ну, клоуны…
— Не всем так кажется, — отрицает он, недоверчиво поглядывая на девушку.
— Мне — кажется, — она робко улыбается. И эта улыбка заставляет внутри мужчины что-то вздрогнуть. Искренностью заставляет.
— Ты недавно вытащила из рук клоуна пистолет. О какой веселости может идти речь?
— Мы все можем запутаться и попытаться… избавиться, уйти от проблем. Но они никуда не денутся, пока с ними не разобраться.
Он внимательно её слушает, ловя себя на том, что осмысливает каждое слово. Впервые кого-то слушает. И вещи, вроде бы глупые и очевидные, и слова банальные — но слушает. С упоением даже. Вот уже неделю планировал и затыкал уши на любой посторонний звук, а тут… так и бывает, когда все планы летят к черту?
— Тебе надо встретиться с женой и поговорить. Вы найдете компромисс, и ты сможешь чаще видеться с дочкой, — тем временем предлагает Белла. Сама себе удивляется. И своей находчивости.
— С Алисией-то? Компромисс? — Эдвард фыркает. Но что-то в этих словах приятно греет. Мэлани рядом. Мэлани — вместе. И навсегда.
— Мне кажется, — Белла смущенно теребит прядку каштановых волос, глядя на него сквозь свои густые черные ресницы, — что ты из-за одиночества решился сделать… это. И если бы был кто-то, кто мог послушать, кто мог успокоить… Жаннету не вернешь, Эдвард. В её гибели ты не виноват. Этот вопрос можно решить, посоветовавшись с хорошим адвокатом. Я уверена, вы найдете достойный план действий. И твоя дочь будет в порядке.
Она говорит и наблюдает за тем, как с каждым словом, с каждой фразой — чем ближе к концу, тем явнее — сначала немного, затем ещё чуть-чуть, и ещё, и больше — влажнеют яблочные глаза. Их зеленые огни, как фонари во время дождя — теряются в лобовом стекле. Свет есть — а главного не видно.
— Знаешь, почему чашки латте было три? — негромко спрашивает он, подавив всхлип, сглотнув. Улыбается. Мечтательно, нежно — как маленький мальчик, как любящий папа. — Это её любимое число и дата дня рождения. Третьего июля.
Глаза Беллы, почему-то, влажнеют следом. Она вспоминает…
— А мой — сегодня.
— День рождения? — он недоуменно хмурится. Сквозь влагу глаз это выглядит вдвойне интереснее. И честнее.
— Да. Вот уже как… — девушка бросает мимолетный взгляд на синие циферки на запястье, — шесть часов.
Эдвард смеется. Искренне, заливисто, выпустив из плена две маленькие слезные дорожки на щеки, которые тут же высыхают. Он красиво смеется. Глаза сверкают, губы розовеют, грусть и бледность, отчаяние и страх окончательно пропадают… он смеется, как настоящий клоун. Как самый счастливый на свете человек. И боль, и желание «покончить с этим», и все то, что видела в кофейне Белла прежде, выходят из него наружу. Со слезами. Со смехом. С облегчением.
Читать дальше