АlshBetta - Клоун, или Подарок на день рождения [СИ]

— Иди сюда… — тихо, совсем тихо, как шелест травы. То ли просьба, то ли мольба. Он зовет её?..

Белла поднимает голову. Не понимает, к кому обращаются и с какой целью.

И снова яблочные глаза в центре внимания. И снова затягивают в себя, отказываясь отпускать на свободу. Держат. Концентрируют. Заклинают.

И она слушается. Смущенно, но слушается. Нет смысла чему-то противиться — этой ночью уже было все.

Забираясь к мужчине на руки, она делает глубокий вдох. Опасливо, словно бы он вот-вот испарится, прижимается щекой к вылинявшей футболке. Незнакомый запах, перемешанный с потом, дождем и угасающим отблеском какой-то туалетной воды, мигом заполоняет рецепторы. Неожиданно приятно. Неожиданно спокойно. А то, что сердце под тканью бьется, ещё одна маленькая победа. Он ведь пытался заставить его навсегда замолчать…

Эдвард, заметив скованность и интерес Беллы, обнимает свою собеседницу покрепче, удобнее устраивая на коленях:

— Так теплее, — простодушно поясняет он. В голосе — улыбка.

…А время идет. Его не остановить, не прервать, не уговорить. Голубые цифры на запястье девушки сменяются, постепенно переходя с одних позиций на другие — ещё, казалось бы, было пять, а уже шесть. Уже пятерка исчезла.

Только как бы секунды с минутами не спешили, как бы не неслись вскачь вперед часы, а теплый ореол запаха, окутавший Беллу, руки, в которых её держат, не пропадают. И ощущение от них не пропадает. Все как прежде. Все хорошо.

— Можно попросить тебя?.. — звучит возле самого уха. Серьезно звучит, почти строго.

Девушка с готовностью кивает.

— Не ходи в цирк.

Неожиданно — стоит признать. И довольно странно.

— Клоуны так плохо шутят?..

— Животные. Животные неуправляемы.

Он напрягается. Всем телом напрягается. И скрепит зубами, наверняка с силой их сжимая. Только не дрожит. Пока.

Девушке вспоминается их ночной разговор про львов. Содержание она запомнила плохо, каленым железом высеклась лишь тема. И какой-то странный холодок при упоминании сего хищника.

— В прошлом месяце, — Эдвард ведет себя так, будто бы набирается сил для чего-то. Для чего-то сложного. Для чего-то опасного. Страшного даже. — В «Юнион парк» загрызли женщину.

Его передергивает. С силой, явно, так, что даже кончиками собственных пальцев это движение Белла ощущает.

— «Юнион парк»? Это шапито?

— Да. Здесь, недалеко от центра. Билеты не купить, — Эдвард говорит с плохо скрываемым отвращением. С явной желчью, ненавистью и злобой. А ещё болью. Очевидной, без слов заметной болью. — Не ходи. Пообещай мне.

Она осторожно поднимает голову. Глядит на него, не утаивая ничего ни во взгляде, ни в мыслях. Видит снова проявившиеся желваки, видит затопившие глаза неприятнейшее чувство и губы, сложившиеся в тонкую подрагивающую полоску. Прямо как ночью…

— Я не хожу. В последний раз я была там в тринадцать. С мамой.

Понимает, почему на последнем слове её голос срывается. Будто бы знает. А может, делает вид? Но, так или иначе, удовлетворенно, успокоено кивает. Ответ устроил.

— И не пытайся это изменить. Там нет ничего хорошего. И никого тоже.

Возвращаясь на свое прежнее место, Белла согласно кивает. Пока не знает, что будет делать даже через час. Какой цирк, какие развлечения? По-моему, за эту слишком долгую ночь ей полагается достойный отдых. Но уходить не хочется. Никуда. Совсем.

— Ты видел это сам? — тихонько спрашивает она, задумчиво перебирая пальцами его волосы на затылке. На удивление, мужчину это, похоже, совершенно не раздражает. Он даже наклоняется немного назад, дабы облегчить ей задачу.

— Что видел?

— Ту женщину.

— Да, — короткий, но насколько же наполненный, до самых краев, страданием, ответ. Какой страшный, какой ужасающий тембр голоса. И пальцы, впившиеся в её плечи. Всадившиеся, как ножи. — Только я и видел. Поэтому меня и не должно существовать.

— Расскажи… — просит Белла. Какой-то частью сознания чувствует, что ему хочется, что ему надо. Но опасается, что вполне разумно. Опасается, потому что, несмотря на все случившееся, хорошо не знает.

Эдвард хмурится. Сильнее, чем раньше. Сглатывает.

— Меня предупредили, что одно слово — и Мэл погибнет.

— Я никому не скажу. Ты можешь доверять мне.

Он кивает — сам себе или ей — неясно. Но в яблочных глазах, так или иначе, снова зреет знакомая уверенность. Сделает. Скажет. Поверит. Больше не боится.

Слова льются из него потоком. Бурным потоком, неостановимым. Как тогда, через пять минут после попытки самоубийства, вцепившись в её талию, в её бедра. Только тогда следовала речь обо всем сразу, а теперь о чем-то одном, конкретном. Но ужасном — без сомнения. Это понятно с первых слов.