АlshBetta - Созидая на краю рая [СИ]

Я ненавижу это слово. Всем сердцем ненавижу. Потому что произношу его постоянно. И произносила даже для него.

«Скажи ещё…»

«Покажи ещё…»

«Сделай ещё…»

И вот теперь я почти одна. Его нет рядом. И всё опять же из-за меня. Он здесь из-за меня, и поэтому я ненавижу себя тоже.

Мы бесконечно мечтали с ним, что всё у нас будет. Не сейчас, так потом.

Потом…

Нет этого «потом», есть только «сейчас». Фраза, что «завтра может не наступить» самая правдивая из всех, которые я слышала за последние месяцы. Правда, мне и в страшном сне не могло присниться, что весь тот ужас, испытанный с сыном, я испытаю и с Ним тоже.

Это что, закон подлости?

Руки сжимаются в кулаки, а дыхание становится похожим на свист от подобных размышлений.

Вот и всё, что я могу выразить без слёз и рыданий.

— Доброе утро, — пытаюсь вложить в голос немного радости, шумно выдыхая, но откуда ей взяться, если я в непрерывном трауре? Если в голове у меня ничего кроме страшных мыслей?

Я знаю, что Он не ответит. Отвечали ли вам те, кто на грани жизни и смерти?

Не думаю.

— Сегодня пятница. Двадцатое марта две тысячи тринадцатого года, — это моя привычка. Я всегда называю дату, приходя сюда. Наверное, призрачно верю, что он слышит меня.

В ответ опять раздаётся тишина. Она настолько тяжёлая, что я не выдерживаю и делаю глубокий вдох, прежде чем сказать ещё кое-что. Я повторяю это бесконечно, чтобы он не забывал. Чтобы продолжал бороться, если вообще как-то можно вырваться из того места, где он сейчас.

— Я люблю тебя, Эдвард, — слова зависают в воздухе. Боль пронзает сердце новой стрелой. Но я терплю. Мужественно и долго.

Поджимаю губы, прикрываю глаза и стараюсь дышать как можно ровнее.

У меня нет слёз, чтобы хотя бы немного выпустить те страдания, которые таятся внутри, а что толку плакать без слёз? Это невозможно по определению.

Вдох-выдох.

Считаю их про себя, а сама смотрю на благородный профиль: прямой нос, красиво очерченные скулы, некогда ярко-красные, а теперь слегка розоватые губы и чересчур бледное лицо.

Нет, Эдвард всегда был бледным, но сейчас он совсем как полотно. Почти сливается с больничными простынями.

Некогда блестящие с золотым отливом бронзовые кудри разметались по подушке. Теперь они тусклые и совсем тёмные. Они, как и их владелец, сейчас далеко от этого мира. В своём потаённом уголке сознания.

— Представляешь, Тони потерял свою игрушку. Того кролика, что ты ему подарил. Никак не может найти. Очень расстроился, — шепчу я, пытаясь отвлечься от накатывающих воспоминаний. — Говорит, что ты знаешь, где он. Не скажешь нам?

Снова тишина.

И снова ком рыданий поднимается в моём горле.

— Ладно, мы найдём сами, главное, выздоравливай, родной, пожалуйста, — прошу тем же тоном, что когда-то меня просил он. Встаю и целую его лоб. Кожа слишком гладкая, непохожая на ту, что раньше.

Ещё секунду смотрю на сиреневые, почти прозрачные веки и представляю, как они открываются. Каждый раз, когда я просыпалась, именно так всё и происходило. Мне нравилось смотреть, как он спокойно спал. В те редкие ночи, когда его не мучили кошмары, я этим наслаждалась. А сейчас я ненавижу его сон. Мне очень страшно, больно и одиноко.

Теперь кошмары ему не снятся. Он спит, не просыпаясь.

Мне огромного труда стоит смотреть на него и не думать, что он больше не проснётся.

— Ты не можешь оставить меня, мой хороший, — легонько сжимаю его ладонь, стараясь не затронуть трубки на запястье. — Ты мне обещал. Помнишь?

Шумно сглатываю, когда глаза начинают болеть от пересыхания. Мне как никогда нужны слёзы, которых нет.

— Энтони очень скучает. Он хочет, чтобы ты поскорее вернулся и поиграл с ним, — вспоминая про слабость Эдварда перед просьбами малыша, произношу я.

Писк прибора становится для меня самым громким звуком в комнате. Больше ничего не слышно.

— Возвращайся к нам, — умоляю напоследок, наклоняясь к его губам. Они сухие, уже не такие как раньше. Впрочем, целовать их по-прежнему моё любимое занятие. Он это знает. Надеюсь, и чувствует тоже.

С этим поцелуем почему-то в моей голове появляется полный кавардак. Мысли, как в цветном калейдоскопе, начинают свой безумный танец, перенося меня на бесконечные просторы воспоминаний.

Я помню всё. Каждый вздох, каждый шаг, каждое слово.

Всё, что связано с Эдвардом Калленом известно мне лучше, чем кому-либо.

Наверное, это всё потому, что я безумно люблю его. И это безумство накрывает меня с головой, выуживая из дебрей мозга то, о чём полагалось бы не помнить вовсе.