Сейчас он с нами…
— Где твой сын? — спрашивает Каллен, спустя некоторое время.
— В операционной… — отвечаю я, судорожно вздыхая.
— Кто его оперирует?
— Отец… — глаза снова наполняются слезами при воспоминании о Джейкобе.
— Какой отец? — недоумевает Эдвард. Я слышу это в его голосе.
— Его… — мои слова сливаются с рыданиями.
Мужчина явно не понимает, что происходит. Его мышцы напрягаются, и я догадываюсь, о чём он подумал.
— Ты замужем? — спрашивает он с плохо скрываемым ужасом.
— Нет! — качаю головой, вытирая слёзы с лица рукой. — Мы не были женаты.
— Почему? — зачем он расспрашивает меня сейчас? Чёрт…
— Он дал деньги на аборт… — выпаливаю я, перед тем как снова тону в страданиях.
Эдвард молчит, но недолго. Зато его руки расслабляются.
— Ты вся дрожишь, — меняя тему, замечает он, — тебе холодно?
Неопределенно пожимаю плечами.
На секунду он отпускает одну руку, которой обнимает меня, но очень быстро возвращает, накидывая мне что-то на плечи.
— Что это?
— Мой пиджак, — в его голосе доля смеха. Что же, отличная разрядка.
Стискиваю руками мягкую ткань и заворачиваюсь в неё, упиваясь божественным запахом её обладателя.
От него слегка кружится голова, но боль отступает — немного.
Не знаю, сколько времени ещё мы так сидим. Час? Два? День? Неделю?
Эдвард молчит и лишь обнимает меня.
Я тоже молчу.
Мои слёзы прекращают так неистово литься и теперь медленными, ленивыми струйками текут по щекам.
Наверное, они просто кончаются.
Меня не беспокоит то, что слезы могли смыть тональный крем. Эдвард видел кое-что похуже, чем простой синяк. Я уверена в этом.
Рубашка Эдварда мокрая от солёной влаги, но ни его, ни меня это не волнует. Пиджак по-прежнему на мне, он согревает меня, и дрожь отступает.
На смену ей приходит усталость.
— Легче? — слышу мягкий бархатный баритон над ухом. От него на душе теплеет.
— Да… — отзываюсь я, слушая биение его сердца через насквозь промоченную рубашку. — Спасибо, что позволил мне выплакаться.
— Думаю, теперь я заслуживаю узнать хоть что-нибудь? — он вопросительно изгибает бровь, ожидая моего ответа.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — осторожно спрашиваю я, вздыхая.
— Ты ответишь? — он с сомнением смотрит на меня, и я отвожу взгляд.
— Постараюсь. Тем более главное тебе известно.
Да уж, не думала, что тайна об Энтони раскроется таким образом. Наверное, Бог решил, что скрывать более я не имею права.
Что же, ему виднее.
— Хорошо, — он делает глубокий вдох, и, растирая пальцами моё предплечье, спрашивает: — Что произошло с твоим ребёнком?
— У него диагностировали порок сердца.
— Сколько времени прошло с того момента?
— Около полутора-двух лет.
— Сколько? — его глаза непроизвольно расширяются при названных цифрах. — И ты всё это время зарабатывала деньги?
— Да…
— Так же, как и у меня?
— Нет! — испугано качаю головой, прогоняю ужасные мысли. — Я просто устраивалась сразу в несколько кафе или закусочных. А ещё я продала машину и дом отца.
Он освобождает одну руку, которой поддерживает мою спину, и потирает переносицу:
— Почему ты не сказала мне?
— Ты бы не нанял меня, а в то время мне нужно было оплатить счета.
— Но ты могла сказать вчера… позавчера?
— Я боялась, что ты что-то сделаешь с Энтони, — честно признаюсь я.
— Энтони? — он снова удивлён. Чему на этот раз?
Судорожный вздох заставляет меня запнуться, но я всё-таки произношу следующее:
— Да, Тони — сокращённое имя от Энтони.
— Довольно странное совпадение… — произносит он, всё ещё находясь в раздумьях.
— Что странного? Какое совпадение? — во мне не осталось сил на загадки. Я пытаюсь отвлечься от мыслей об операции Тони, и только потому борюсь с усталостью, чтобы узнать результаты и увидеть сына.
Довольно ощутимо помогает Эдвард. Он обнимает меня всё так же крепко, но это уже не доставляет боли или дискомфорта, как в наши первые ночи, потому что теперь — это нежность. Прекрасная и замечательная.
— Меня зовут Эдвард Энтони Каллен, — усмехаясь, произносит он. Я удивлённо смотрю на него.
— Эдвард Энтони Каллен, — повторяю скорее для себя, чем для него, и аккуратно прикасаюсь пальцами к его щеке. Он резко выдыхает, но не отстраняется.
Я медленно веду рукой вверх, поглаживая теперь уже его скулы.
— Тебе нужно поесть, — замечает он совсем некстати. Ему не нравится? Не нравятся мои прикосновения, или то, что я до сих пор сижу на его коленях?
Читать дальше