АlshBetta - Три капли крови [СИ]

— Веришь больше, чем хочешь.

Я закатываю глаза, одними губами послав мужчину на самый далекий хутор за самыми яркими бабочками. Нечего лезть не в свое дело, причем с таким видом, будто решает его исход.

— Можно вопрос? — мило интересуюсь я. Страшно оторвать руку от перил, дабы самой посмотреть.

Краешком губ несчастный улыбается:

— Да-да?

— Сколько времени, мой спаситель?

Он чуточку щурится. Смотрит на верхний ярус моста, будто там тикают невидимые часы. А на деле только луна — и ничего больше. И выдает:

— Без трех минут полночь.

Ну и неплохо. Разговор напоследок ободрил, помог решиться. А времени как раз хватило: на все про все.

— Спасибо за содержательную беседу, — искренне благодарю я, правой рукой послав ему воздушный поцелуй. Отрываю-таки ее, решившись, от ограждения.

— Только посмей, — мягко, но с явным проблеском чего-то недоброго, предупреждает меня мужчина.

— Несомненно, — с ухмылкой заявляю ему, отпуская и вторую ладонь. Расставляю руки в сторону, приготовившись к полету, и напоследок желаю ему удачи.

А потом лечу вниз, исполняя свою мечту.

И за то, как мелькают перед глазами огни трассы, моста, фонарей, готова снова повторить все это. Незабываемое зрелище…

Самая красивая вещь на свете — снегопад. Острые шестиугольные снежинки — маленькие-маленькие, почти прозрачные, если не приглядываться, — укрывают собой землю, за пару часов превращая ее из темно-бурой и грязной в ангельски-чистую, невероятно красивую. Их хоровод увлекает наблюдателей, их труд оценен ими по достоинству. И красота, что излучают своим танцем, запечатлена на полотнах лучших художников. Никто не проходит мимо снежинок…

Я не прохожу.

Лежу на ровной, гладкой белесой земле, блаженно улыбаясь. Смотрю, как ледяные звездочки плавно перекатываются в потоках воздуха, следуя к своей точно намеченной цели. Некоторые из них накрывают мое тело — в первозданном виде, без всякой ненужной требухи вроде одежды, — растворяясь на ней голубоватыми капельками воды. Они скатываются вниз по ребрам крохотными ручейками.

Эти ручейки меня любовно гладят — лучше самых умелых пальцев. Коже настолько приятно, что я даже прикрываю глаза, дабы не упустить ни единого момента наслаждения. Ни одна ночь, даже самая пылкая, несравнима с этими прикосновениями. Будь такие руки у какого-нибудь мужчины, женщины бы выстраивались в очередь к его постели за десяток лет вперед. Я бы точно…

Дышу ровно и успокоено. Меня не тревожат ненужные мысли, у меня не саднит в горле, слез нет больше и не будет. Я в чудесной светлой прострации, из которой нет выхода, даже если очень захочется. Я всю оставшуюся вечность теперь буду лежать, смотреть на снежинки и таять под их касаниями.

Если это Ад, я принимаю его с удовольствием. И ни о чем не жалею.

— Не двигайся, — вдруг велит голос, взявшийся из ниоткуда, когда, завидев особенно большую снежинку и понадеявшись получить больше нежности, чем прежде, я хочу протянуть к ней руку. Дать пальцам коснуться… дать пальцам почувствовать. Но прерывают.

Я замолкаю, застывая в прежней позе, и стараюсь затаить дыхание. Не понимаю, кто рядом и с какой целью, а это даже в загробной жизни здорово пугает.

Однако ни слова больше не слышно, как не ощутимо и чье бы то ни было присутствие. Вполне может быть, что мне показалось.

Хорошо… поднимаю руку снова. Вернее, снова пробую поднять. И терплю фиаско.

— Ты меня хоть слышишь? — в голосе незнакомца раздражение, ничуть не сокрытое. Я ему надоедаю.

— Слышу…

— Вот и делай, что говорю. Лежи смирно, Изабелла.

Знает мое имя… это нормально? Или здесь, по другую сторону от поверхности земли, все друг друга знают? Я запутываюсь, и блаженное состояние покоя, перемешанное с удовлетворением, где-то теряется. Он лишает меня моего блаженства!

— Я умерла, — не дрогнувшим голосом констатирую общеизвестный факт, — ты не будешь мне указывать.

Почти нутром чувствую, как повисает удивление незнакомца в пространстве. Наверное, от моей самонадеянности… но, так или иначе, с озвученным он соглашается. Снежинки падают, ветер направляет их, а я лежу. Однако без излишних нравоучений теперь могу делать то, что пожелаю.

— Благодарю, — колко говорю, приметив взглядом еще одну чудесную снежную звездочку. Жду не больше секунды, пока она опустится ниже, и поднимаю-таки, наконец, руку. Вытягиваю.

В такт этому действию — запретному, как было озвучено, — ярчайший всполох из сильнейшей боли, напитанной железным привкусом крови, проносится перед глазами. Острой и метко пущенной стрелой вонзается через пах в нижнюю часть спины, пробивая из глаз такие слезы, о которых мне даже на Земле не было известно.