Я взволнованно следила за тем, как возле изумрудной красавицы сменяются дни и ночи, взлетают вверх цветные блестки, расстилаются безбрежным морем лазурные воды… как озвученное отцом становится реальностью.
— Пташка согласилась… — прошептала я, представив себя на ее месте и догадавшись, что другого ответа просто не может быть.
— Нет, Изабелла, не сразу. Она хотела улететь. Она хотела упорхнуть далеко-далеко и покинуть Птицу, — голубой туман забрал дерево в свою власть, сгоняя с него Пташку. Она взмахнула крылышками и действительно полетела. Вперед, даже не оглядываясь, быстро-быстро.
— Птица была вынуждена пойти на обман, иначе ей наступил бы конец, — папа говорил громче, с большим чувством. Его дыхание, кажется, сбилось, а руки окаменели, белея так же, как и кожа. Ему будто было страшно…
— Пташка ее бросила? — несмело спросила я, поразившись переменам в нем.
— Почти бросила, Белла, — горестно заявил отец, с гневом посмотрев на камин, — но потом вынуждена была передумать. Все знали, что она не согласилась так сразу променять свою жизнь на чужую, но никто не сказал, что Пташка больше никого не любила. Что не было у нее большей ценности, чем перышки.
Отец сжал кулак сминая картинку с улетающей птицей, как бумагу. Перед нами снова был чистый лист все того же белого снега, то же дерево. Но под ним не только Птица сидела, а кто-то еще. Кто-то розовый и маленький… с дрожащими от мороза крылышками. Птенец.
— Они умерли? — выгнувшись на его коленях, я пыталась разглядеть, дышат пернатые или нет. Очень надеялась, что живы. Мне хотелось видеть вместе всех троих — наверняка это был их малыш. Мне хотелось хорошего конца, а от картины так и веяло холодом.
— Едва-едва, — неслышно доложил папа, — оставалось меньше суток, но Пташка успела.
Изумрудное пятно мелькнуло в воздухе — раз, и появилось здесь! Опрометью кинулось к двум коченеющим тельцам, широко раскрыв свои карие глаза-бусинки, — из них вот-вот покатятся слезы!
С замиранием сердца я следила за этой картиной. Забыла, как дышать, растворившись в ней.
— Пташка увидела, что если она не поможет, все будут обречены. Смерть Птицы равнялась смерти более дорогого Пташке существа. И разом, ничуть не пожалев, та скинула все три пера. Она открыла для себя, Изабелла, что самая большая драгоценность на свете — это любовь. И ради нее ничего не жалко. Даже жизни.
Вслед за перстнем, проскользнувшим влево, Изумрудная действительно потеряла все ярко-красное оперение, рассыпав его на ледяную чернуху и розового птенчика. Обрекла себя на верную гибель, потому как следом за ее действиями, почти сразу, подул ледяной ветер. Гортанно простонав, вздрогнув, Пташка растворилась в пространстве. Погибла.
А вместе с тем, как пропала она, испарился и синий туман. Пламя, медленно пробравшись через него, вернуло себе прежние позиции в камине. Снова оранжевым огоньком подрагивало на поленьях. Будто ничего и не было.
— Конец, Белла, — объявил отец, вместе со мной поднимаясь с кресла. Теперь его глаза были как прежде, живые, светлые. Теперь и голос тот же… он вернулся!
— Пташкой была мама… — тихонько сказала я, опустив голову. Несложно было провести параллель между всей этой историей. Пташка — мама, Птица — папа, а птенец — я. Он обещал рассказать мне, что случилось с мамочкой, почему она не здесь. Обещал, когда подросту… и поведал тайну. Раскрыл ее на день рождения.
Отец нежно улыбнулся мне, потрепав по волосам. Обрадовался, что я поняла.
— Да, любимая. Мама. Ты была для нее дороже всего на свете.
— Но все птички сейчас счастливы, — выгнав из голоса грусть, я с нежностью поглядела на папу. На сей раз не встретив сопротивления погладила его по щеке. — И мама тоже. Да?
— Да, — серьезно кивнул он, — потому что есть те, Белла, за кого не жалко отдать даже жизни. За улыбку которых можно все отдать…
И поцеловав меня — сильно-сильно, как люблю, — в лоб. Обнял по-настоящему и, не глядя на холод от своих рук, обогрел. Спрятал от страхов:
— С днем рождения, моя Пташка.
* * *
Под моими ногами, по трассе, то туда, то сюда снуют сотни машин. Все с зажженными фарами, все с невероятной скоростью и все, все без исключения, ярких цветов — возможно, это из-за специфического освещения моста, я не знаю. Просто если зеленый, то ярко-зеленый, насыщенно-изумрудный, если красный, то до такой степени рубиновый, что разгорается в пламя на глазах, а если желтый, то меркнут все фонари — выходит из-за горизонта полуденное солнце.
Читать дальше