АlshBetta - Три капли крови [СИ]

…Искала ли я ее? Искала, конечно. Но много ли можно откопать, не зная даже имени ребенка? Я привлекла всех: друзей, знакомых… я приходила и, как паршивая собачонка, ползала в ногах у отца, умоляя вернуть мне дочку. Даже его сердце не выдержало, даже он помог: собрал своих полицейских, отправил по дворам, по домам — искать. Но тщетно. Где находилась ниточка, там и обрывалась. Где попадалась зацепка — там и оставалась, не вела дальше, чем на пару шагов вперед. Карлайл будто канул в лету. И вместе с ним та женщина, что умела как нужно гладить халаты. Их семьи тоже их искали — не нашли.

В итоге, полгода спустя, отошли от дел восемьдесят процентов моих сыщиков. Сказали, что все, мол, концы в воду, очень жаль, но надо смириться. Давно они уже все где-то лежат, присыпанные землей. Ходили бы по ее поверхности, отыскали бы.

Через год кончились усилия и оставшихся двадцати процентов. Отец похлопал меня по плечу, пустил скупую слезу и развел руками. Мать с ее флегматичностью и жизнелюбием напекла пирожков, сказала, забудется, уляжется, жалко, конечно, но что делать — еще родишь, — и мягко улыбнулась.

А в один прекрасный день и я закончила поиски. Веры не осталось, сил не осталось… ничего не осталось. И пришло решение, способное избавить от всех мучений и предстоящих кошмарных ночей, где я раз за разом буду видеть эти пухленькие щечки и причмокивающие губки.

Плохо дело, уже плачу. Вот сейчас слезы наползут на глаза, заполнят их собой, оступлюсь на асфальте, упаду, ударюсь головой о железку — и все. Начинай все заново…

К черту. Надо так надо. Страшнее мне уже все равно не будет.

Истерично, почти безумно засмеявшись, перебрасываю одну ногу через ограждение. Не смущаюсь и даже скидываю туфли, послав колготы к черту — все равно снимут мокрые, трасса внизу не сухая. Застываю в своем новом положении, ощутив, как холодит пах под зеленым платьем ледяной металл. Не слишком приятное чувство, надо с ним кончать.

Перебрасываю вторую ногу: как мило, теперь легче. С этого ракурса машины только красивее, огни только ярче. Хоть туристов води любоваться на новую достопримечательность — сто лет мост стоял, а никто не заметил.

Я опять смеюсь — все так же, с той же нотой сумасшествия, — но почти сразу же останавливаюсь, с трудом удержавшись за скользкие перила пальцами и не сорвавшись вниз раньше времени. Потому что смеются вместе со мной. Кто-то еще. Только мягче, проникновеннее… только мужским голосом.

Тревожно оборачиваюсь, понадеявшись, что охрана не нарушила своих заповедей и сегодня, как повелось, пьет мартини в пабе внизу, а не патрулирует мост. Я все равно не дам им себя снять, но не хотелось бы увлечь за собой кого-то безвинного. Такой выбор люди должны делать исключительно сами.

Однако перед глазами не полицейский, нет. На нем, по крайней мере, явно не форменный костюм. И смотрит… не так, как нужно. Нет.

— Сломалась машина? — сочувствующе вопрошаю я, нахмурившись. Чуть наклоняю голову, с улыбкой замечая, что картинка внизу так же меняет наклон. Как в кривом зеркале.

Мужчина не выступает из тени, что бросает конструкция моста на переход между ее составными частями, но беседу поддерживает. Мне на удивление.

— У меня ее нет.

Я пожимаю плечами:

— Если прыгать, то в очередь.

В ответ мне раздается смешок. С проблеском дьявольщины и крайнего коварства, почти преступного. У меня по спине даже пробегает парочка мурашек.

— Люди глупые: размозжить мозги по асфальту куда проще, чем найти причину этого не делать.

Боже-боже, это ангел, посланный переубедить меня? Если так, забирай его обратно подобру-поздорову. Иначе я прокляну, и в Рай тогда сие великодушие больше не пустят.

— Давайте без проповедей. Не мешайте.

Хочу отвернуться, помня об утекающем времени, и покончить, наконец, со всем, но он предупреждает мои действия: делает шаг вперед из темноты. Предстает на обозрение, будто от этого я передумаю завершать свой суицидальный план.

— А что ты скажешь, если я запрещу прыгать? — с интересом, почти с азартом вопрошает незнакомец, засовывая руки в карманы. На нем длинный, до самой земли, черный плащ с высоким угловатым воротом, темно-бордовый свитер из тонкой шерсти, что доказывают крохотные катышки, и сапоги. Тяжелые, большие, с железными и металлически заклепками, с какими-то шипами, цепями… как у байкеров.

— Не успеешь, — самодовольно заявляю я, взглянув на его лицо. Без особого интереса, просто для информации — оно ведь последнее, что увижу в жизни. И, стало быть, ничего особенного — ни шрамов тебе, ни отметин, ни кровоподтеков; вполне обычное лицо средней привлекательности, нечто вроде стандарта нашего кинематографа. Скулы хорошо очерчены, волосы чуть вьются от влажности, кожа бледная, — но у кого она сейчас другая, кризис, говорят, нервы, — нос прямой, губы тонкие, поджатые. Растительности на лице никакой — не тянет парень в байкеры. Даже с натяжкой.