АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

… Они с Эдвардом встречаются у капота нашей машины. Протянув друг другу руки, наскоро их жмут.

Теперь, когда я могу видеть мужчину в хорошо освещенном месте, когда уверяюсь, что это именно он, по телу волной прокатывает невыразимое, плохо поддающееся описанию облегчение. Утоляя собой жажду воспаленного сознания, легким поцелуем успокаивая бьющееся где-то в горле сердце, убирая дрожь из рук, служит спасением. Самым настоящим.

Это вправду Эдвард. Не видение, не галлюцинация, не, чего хуже, злая шутка. Его черты лица, его профиль, его глаза, ладони с длинными пальцами… все знаю. Все — мое. Наше.

Чудо все-таки свершилось!

— Джерри, — зову малыша, не сдерживая улыбку, просящуюся на лицо, — посмотри-ка, мой хороший.

Мальчик, судорожно вздохнув, поворачивается. Поднимает голову, привстав достаточно, чтобы увидеть то, о чем я говорю. Смаргивает слезы, стремясь к четкости картинки.

— Папа?.. Папа… ПАПА! — его тон меняется за считанные секунды, пока переменяют друг друга эмоции удивления, недоумения, неверия, сомнения, а затем — восторга и радости. Малахиты вспыхивают северным сиянием ярче, чем когда-либо.

Вдохи-выдохи малыша становятся почти неслышными, но от того заветное слово с губ не пропадает.

Он не двигается, лишь зовет. Он плачет и зовет. Он смотрит жадно, не позволяя ни единой детали ускользнуть от своего взгляда.

И когда он ловит взгляд Каллена, вглядывающегося в стекло, но, судя по тому, что тот щурится, не находящего нас, широко, сквозь слезы, улыбается.

Джаспер говорит что-то, кивнув на внедорожник. По его губам тоже бродит улыбка.

Эдвард задает вопрос. Нетерпеливо ждет ответа, стремясь как можно скорее увидеть сына.

И получает. Его лицо, точь-в-точь как Джерома, наполняется восторженностью. Все напряжение в нем пропадает.

Глава охраны нажимает на кнопку… на этот раз щелчок снимает блокировку.

Не успевает пройти и минуты, как Эдвард материализуется из темноты возле двери. Открывает её, впуская холодный воздух внутрь…

Джером не дает папе опомниться и разглядеть себя. Не дает ни спросить что-то, ни сказать.

Кидается на шею, отпуская-таки меня.

К столь бурной реакции Эдвард оказывается готовым. С радостью забирает сына в объятья, стискивая пальцами его куртку, целуя волосы, прижимая, что есть мочи, к себе. Спинка Джерри, его головка скрываются под большими ладонями отца. Его почти не видно из-за темноты и того, как мастерски мужчина умудряется скрыть ребенка. Он держит его так, что в защищенности не приходится даже сомневаться. И не только потому, что скрыта физическая уязвимость. Из-за эмоциональности — пусть и невидимой на первый взгляд — тоже.

Ни разу при мне, даже после побега, даже после чертовых инъекций и хождений по краю пропасти, Эдвард не обнимал сына так. Так крепко. Так сильно. Так отчаянно.

Он знает, что дом взорван. И он знает, кого едва-едва не потерял.

— Белла, — Хейл неслышно раскрывает дверь с моей стороны, кивая на трассу. По-отечески улыбается.

Выхожу. Разумеется, выхожу. Я очень, очень соскучилась. И так же, думаю, испугалась, как и Каллены.

Эти три шага — мой скоростной рекорд. Не думала, что могу ходить так быстро.

Эдвард замечает меня, в очередной раз целуя сына. В малахитах, доверху наполненных, как и в их точной, маленькой копии, соленой влагой, пробегает новая искра восторга.

— Привет… — бормочу я, проглатывая вставший в горле комок, когда в тесный кружок объятий принимают и меня.

Обхватываю руками их обоих, утыкаясь лицом в грудь Каллена. От него пахнет ненавистным мне парфюмом. Его костюм донельзя черный — как на похоронах. И пальцы, подрагивающие, когда обнимают нас, точно нельзя назвать нежными…

Но какое же нам до этого есть дело? Сейчас? Когда он здесь?

— С возвращением… — шепчу ему, сквозь слезы, — с возвращением, scorpione.

Счастье, как было уже мной раньше замечено, неизмеримое одинаковыми величинами для всех понятие. Для кого-то оно заключается в чем-то большом и великом, в чем-то видимом и очевидном, а для кого-то — в чем-то, казалось бы, незначительном, в чем-то настолько малом, что не разглядеть, не сосредоточившись. Но при этом не менее ценным. Воистину ценным. Настолько, что все богатства мира меркнут в сравнении с этим.

Например, запах. Тот самый родной запах, способный внушить уверенность в положительном исходе в самой безвыходной ситуации, способный окрасить мир новыми красками, прогнав серость, и доказать, без возможности опровержения, что тот, кого ты любишь, рядом.