АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

… Ступень.

Ступень, ступень, ступень — вниз. Узкие и бетонные, они мешают быстрому спуску, то и дело заставляя поскальзываться. Если бы не поручни, мне не добраться до конца.

Я спешу так, как только могу. Одной рукой придерживая порванное пальто, другой цепляюсь за решетки перил, до боли стискивая их пальцами. Дышу часто и неглубоко, но вряд ли сейчас это имеет значение.

Важнее всего — успеть. У меня есть десять минут, пока Джеймс принимает душ. Десять первых и последних минут, которые я могу использовать. Разбрасываться такой возможностью, упускать её — убийственно в прямом смысле этого слова.

Тем более, если вовремя не спущусь, это меня и ждет…

Ускоряюсь, подгоняемая страшными видениями.

Вот он наклоняется, чтобы провести по моей коже блестящим и острым лезвием…

Вот смеется, накручивая на пальцы мои волосы и вынуждая изгибаться так сильно, как возможно…

Вот поворачивается, обрушивая свою стальную руку, подобную перчаткам марвеловской Росомахи, на мои ягодицы…

Воздух не помещается в легких. Они горят и пульсируют, требуя отдыха. Но возможности впустить его я не имею. Осталось не больше семи минут.

Наверное, стоило бы задаться вопросом, что я буду делать дальше, там, на улице? Снова…

Но мне так страшно, так больно и горько, что побег занимает все сознание. Его детали и исполнение, практически завершение — осталось немного — этому все подчинено. Никакой посторонней информации.

В конце концов, если кому-то так хочется, пусть я умру. Пусть здесь же, под забором тюрьмы, при свете того самого посланника-фонаря. Не имеет значения.

Только не обратно… только не чувствовать более всего того, что я пережила за эту неделю.

Любая смерть — даже самая жестокая — куда лучше этих пыток.

… Два пролета. Всего два. Я почти у цели.

Взбодрившись мыслями о недавнем цветном сне, который я видела, полном блаженной неги и безопасности, бегу быстрее. Ступенька раз, ступенька два…

Дверь наружу и!..

— Не далеко ли? — чья-то невероятно сильная рука за мгновенье отбрасывает меня назад, больно ударяя лицом о рядок почтовых ящиков. Металлические дверцы наверняка пробивают кожу до крови, а неудачно подвернувшаяся нога больно тянет, но все это меркнет с тем, что я вижу прямо перед собой.

Выступая из темноты коридорчика перед выходом, Джеймс с мокрыми волосами и бордовой майкой, прилипшей к телу — вот как выглядит сатана, — тяжело вздыхает.

Его глаза полыхают страшнейшим пламенем, какое только есть на свете. Ярость, ненависть и жестокость крепко спаяны внутри.

Конец…

Я вжимаюсь спиной в стенку, отворачиваясь. Прекрасно знаю, что выхода нет. Пробовать миновать его — только усугубить наказание. Теперь уж точно я останусь здесь. Вопрос лишь, в каком состоянии: живом или мертвом.

— Вот так ты решила отблагодарить меня за помощь? — четко произнося каждое слово, делая акцент на последнем, вопрошает он. Пронзает, пришпиливает к месту ледяным взглядом.

Молчу, крепко стиснув зубы. Ощущаю, как кровь тонкой струйкой течет по носовой полости, постепенно покидая её недра и перемещаясь к верхней губе.

— Отвечай! — терпение Джеймса на исходе. Неожиданно сильно ударив меня по лицу, он прижимает тело к стенке всем своим весом, как стервятник, готовый разорвать жертву, глядя сверху. — Оправдайся. Моли меня. Давай!

— Я… — и все. Больше сказать нечего.

Зажмуриваюсь, ожидая очередного удара — изобьет до смерти? Поскорее бы!

Однако ничего не происходит. Осторожно, почти боязно пробежавшись по моим волосам, руки Джеймса останавливаются на груди.

— Ещё одна истина, — сообщает он, пожав плечами, — за проступки надо отвечать.

А затем обе ладони смыкаются на моей шее, сжимая её в железных тисках.

— И ты, моя девочка, за все сполна ответишь.

Он меня душит. Душит с чистой совестью, в здравом уме и трезвой памяти. Душит, глядя прямо в глаза, позволяя насладиться вдоволь сияющим внутри собственного взгляда дьявольским огнем и ухмылкой, сковавшей тонкие губы. Душит и молчит, заставляя уяснить, запомнить до гробовой доски свое непреложное правило: побег = наказание.

Рвано хватаю ртом воздух, выгибаясь и извиваясь под его ладонями. То и дело ударяюсь головой о бетонную стенку и острые ящички, но эта боль, по сравнению с ужасом от нехватки кислорода, ничего не значит: раны когда-нибудь заживут.

— Белла… — ласково шепчет Кашалот, наблюдая за несдерживаемыми, свободно текущими по моим щекам слезами. Любуется ими. Всегда любуется тем, как мне больно.