— Тогда зачем ты меня звал? — поворот, который принимает наш диалог, меня совершенно не устраивает. Не сдерживаюсь, раздраженно задавая свой вопрос.
Эдвард застывает. Как резко осажденный ребенок, замолкает.
Правда, ненадолго…
— Иди куда хочешь, — рявкает, отворачиваясь обратно, — убирайся!
Дело — дрянь.
— Я не хочу никуда уходить, — осторожно сообщаю ему, пересиливая себя, но делая все-таки пару шагов по ледяной плитке. Слово — шаг, слово — шаг, слово…
— Я не хочу тебя видеть, — исправляет он, скрежетнув зубами, — возвращайся в спальню. Ночью надо спать.
— Ты собираешься делать это днем? — с робкой улыбкой спрашиваю, одновременно совершая то, на что вряд ли бы решилась в другое время. Чувствую что-то странное и непонятное, исходящее от мужчины. Что-то тяжелое… Подступаю к нему совсем близко, обоими руками обнимая за талию.
Не без удовольствия замечаю, что бледная кожа все ещё теплая, если прижиматься к ней так же сильно, как я.
— Я никуда не пойду, — бормочу я, уткнувшись лицом в мягкую материю, — ты хотел меня видеть, и я здесь. И я готова выслушать все, что ты хочешь рассказать.
Подобные слова его вдохновляют и успокаивают — насколько это возможно, конечно. Но, по крайней мере, Эдвард немного расслабляется. Минуту молчит. Минуту — на что-то решается (это выдает малость ускоренное дыхание), а затем поворачивается обратно ко мне.
Знакомое лицо сведено и нахмурено, губы и брови подрагивают. А по щекам… боже, двумя ровными, тонкими, прямыми дорожками сквозь трехдневную щетину текут настоящие слезы. Лунный свет прекрасно выделяет их мокрый след на остальной коже.
— Эй… — я придушенно бормочу, нахмурившись. Смотрю прямо в полыхающие малахитовые глаза, ища там хоть какой-то ответ. Хотя бы какое-то, даже самое неверное, самое глупое объяснение. — В чем дело, мой хороший?
Обращаюсь к нему так же, как к Джерри. Гляжу почти так же…
Не могу понять. Он же был веселым ещё два часа назад! Улыбался, шутил и хохотал от души, развлекал Джерома как мог и чем мог… Усомниться в его хорошем настроении было невозможно, и я была уверена, что таким хотя бы до завтра оно и останется! Даже когда вошла сюда, что угодно, но слезы — последнее, чего можно было ждать!
… Похоже, «хороший» служит для него последней каплей.
Рвано вздохнув, мужчина с невероятной силой прижимает меня к себе. Буквально душит в объятьях.
Зарывается лицом в волосы, посылая по коже тысячу крохотных иголочек, больно отзывающихся в самых разных уголках тела.
— Я не сумасшедший, — отчаянно шепчет он, яростно желая доказать мне это. Затаивает дыхание, подавляя всхлип, — я не схожу с ума, Белла…
— Конечно нет, — благо ответить удается без промедления, хотя слова Эдварда и вводят в самый настоящий ступор, — что за глупости?
— Я не выдумываю…
— Не выдумываешь, — эхом отзываюсь, осторожно разжимая его кулаки. Не вижу, есть ли на повязках кровь, но судя по оставшейся сухой поверхности — нет. Успела.
«Три-четыре дня, если не будете сжимать слишком сильно», — постараемся, доктор.
— Она правда… я правда… — Эдвард запинается в словах, тратя лишние секунды на частые вдохи. Проводит по моим волосам плотно сжатыми губами, зажмуриваясь со всей возможной силой.
— Ш-ш-ш, — пока ещё не понимаю, в чем дело, но так дальше явно продолжаться не может, — постарайся успокоиться. Все хорошо.
— Не хорошо! — мужчина почти выкрикивает эту фразу, сжав меня крепче, — ничуть, твою мать, не хорошо!
Оставляя в покое его ладони, обвиваю руками калленовскую шею. Глажу затылок мужчины, перебирая пальцами бронзовые волосы.
Молчу. Прикрыв глаза, слушаю его угасающие всхлипы.
Когда дышать становиться проще, Эдвард снова начинает говорить:
— Он считает меня сумасшедшим… считает, что я сам выдумываю боль.
— Кто считает? — недоуменно переспрашиваю я.
— Флинн, — ответ ещё хуже вопроса. Мои глаза сами собой распахиваются.
— Флинн?.. — не верю. Не могу поверить, что доктор такое сказал. Это в принципе невозможно. — Выдумываешь?..
— Лежу и выдумываю, — Каллен отрывисто кивает, со свистов втянув воздух — и ничего другого, в сущности, не происходит…
Замолкает. Дышит неровно и часто, словно задыхается…
— Ты тоже так думаешь? — вопрос — как ушат холодной воды. Застываю под его ледяными струями, поспешно расшифровывая значение.
Вот черт…
— Эдвард… я никогда такого не говорила, — мотаю головой, найдя, наконец, возможность сказать что-то вразумительное на его фразу. — Ну что ты!
Читать дальше