АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Я вижу на прокладке кровь. Она видит. Мы обе убеждаемся.

…Что я чувствую?

Как и сказала Эдварду вчерашним днем, ничего. Отходит куда-то затихающая боль, прекращаются терзающие мысли, нет места ни рассуждениям, ни сожалениям.

Все кончилось. Все прошло. Во мне, как в душе и сердце, так и в лоне, пусто. Там слышно даже эхо…

В жизни каждого человека наступает момент, когда происходит переоценка ценностей и подведение итогов уже прожитых лет. Порой он приходит вместе с каким-то роковым событием, от которого не повернуть обратно, а порой — с пониманием, что лелеемая и воспеваемая мечта разбилась и вряд ли уже станет прежней.

Теряя, мы обретаем. И наоборот.

Это нечто вроде закономерности, круга жизни. Каждый день приближает нас к смерти, но он уже и показывает всю красоту жизни, ее магию… и добавляет нам вдохновения идти вперед, чтобы там не ждало, лишь бы встретить где-нибудь счастье. Истинное. Яркое. Только твое.

Сложности и боль потерь проверяют нас на прочность, но так же проверяют и тех, кто рядом с нами.

Принимая как должное любовь и заботу близких, можно и не увидеть насколько она бесценна.

Остановиться, оглянуться, поймать ускользающие мысли, зафиксировать их. И не сметь обгонять поезд по его же рельсам…

Сколько раз после нашей свадьбы Эдвард обнимал меня? А целовал? А говорил, что любит?

Я не считала…

Я преступно не считала, полагая, что так и должно быть. Что то, что он рядом, что беспокоится обо мне, окружает своей любовью и защищает — нечто вроде закономерности.

Я ужасно ошибалась.

Этим днем, сейчас, в четыре часа по полудню, я прижимаюсь к нему и без конца и края бормочу слова благодарности. «Спасибо» льются из меня водопадом, выбираясь из самых потаенных уголков.

Заслуженно. Для него. За него.

Только что проснувшаяся, я пугаюсь незнакомой обстановки прежде родной квартиры, как от огня отшатываюсь от безвинного комода, отпихиваю от себя мягкие, пушистые подушки. Жду маленьких, неудобных — из больницы. Жду, что на теле вместо теплой пижамы обнаружится тонкая больничная роба. Изумляюсь, что простыни пахнут сиренью, а не порошком… что они шелковые…

Эдвард возвращает меня в реальность. Он полулежит на постели, придерживая меня и не давая совершать чересчур много резких движений, и целует в лоб. В скулы. В щеки. В губы — легонько-легонько, дуновением ветерка. Он ждет, пока я смогу дышать по-человечески.

Мужчина терпелив, держит себя в руках, опекает меня как маленького ребенка и не думает упрекать в излишней слезливости или недостойном поведении. Он беспокоится обо мне, пытается создать максимальный комфорт и не напоминать о том, о чем не нужно.

Я любуюсь своим Эдвардом, что еще вчерашним утром был готов рвать и метать при новости о малыше…

Прошедшие сутки нас изменили. Нас обоих.

— Дома, — успокаивающе отвечает на мои сорванные бормотания-вопросы о том, где мы. Подтягивает одеяло повыше, — все хорошо, рыбка, все кончилось. Это наша с тобой спальня.

— И ты… — кусаю губы я.

— И я, — заверяет Эдвард, со всей нежностью прокладывая дорожку из поцелуев к вискам, — это все просто дурной сон.

— Я уснула?..

— Не так давно, — с некоторой грустью убирая с моего взмокшего лица спавшие на него волосы, Каллен кивает.

Я тщетно, так и не отпуская его, пытаюсь восстановить картину событий.

Плохо удается.

Вот доктор Джулис делает свой осмотр, давая мне какие-то результаты на бумажках…

Вот синяя упаковка Мифепристола, кажется, пустая…

Вот Эдвард помогает мне забраться в «Мерседес», закрывая дверь…

Вот мы едем по спешащей в свои офисы Джорджии… едем, и я плачу… плачу… плачу. Без конца.

Наверное, какую-то часть воспоминаний эти слезы и стирают — я не могу вспомнить, как именно вернулась домой. Что почувствовала, увидев вещи, которые остались прежними, несмотря на глобальные перемены внутри меня самой? Как уговорил меня лечь в постель Эдвард? Переоделась ли я сама или он переодел?..

— Ни о чем не думай, — мужчина неодобрительно разглаживает морщинки на моем лбу, говоря негромко, убаюкивающе, — Белла, у нас все в порядке. И с тобой тоже.

— Сколько времени? — нахмурено спрашиваю я.

— Полчетвертого.

— А ты дома…

— Я и завтра буду дома, — Эдвард поднимает с простыней мою руку, пытающуюся обосноваться у его груди, и осторожно ее целует, — не волнуйся. Я только твой на эти дни, моя хорошая.

Стоит признать, это утешает.