Добрый и нежный, такой искренний Эдвард утешает.
Ему ведь наверняка и страшно было и неприятно, и больно, а он все равно думает обо мне. Только обо мне. Всегда обо мне.
Нет никаких перепадов настроения.
— А компания? — недоверчиво интересуюсь я.
— Компания это компания, — впервые так спокойно обсуждая эту тему, Каллен качает головой, — Белла, если бы ты не сказала мне… ты представить не можешь, что я успел узнать о сепсисе.
Его передергивает, и мужчина морщится, пустив в глаза немного страха.
Он крепко обнимает меня, притянув к себе по скользким простыням, и горячо целует в лоб.
— Я теперь понимаю, что нет ничего дороже семьи, Белла. Я со своей семьей.
— А разорение?.. — на сей раз вздрагиваю я. В отличие от совсем недавних событий, пятницу, с которой прошло уже почти трое суток, помню до каждой мелочи. И его взгляд, его крики, алкоголь… и обожженную руку.
— Я сам едва не отдал им все, что у меня было, — Эдвард кладет подбородок на мою голову, не выпуская из своих рук, — а больше мне терять нечего.
Слушая его, надежно спрятанная от всего и всех на груди, игнорирующая теперь чуть тянущий живот и все те напоминания о его пустоте, которые неустанно занимают голову, я чувствую уверенность. Странную, очень сильную уверенность. Ее почти невозможно правильно объяснить.
— Мне тоже…
Несчастье, да.
Горесть, да.
Потеря. Наша потеря, общая…
Но и обретение! Я вдруг явственно понимаю, ощущая Эдварда рядом, видя, как переливаются темные оливы его глаз, что… это какое-то неправильное, болезненное, но все же удивительное начало.
По-настоящему наш путь, общий. Через тернии. К звездам?..
— Беллз, ты можешь положиться на меня, — муж привлекает мое внимание, на удивление ровно вклиниваясь в мысли. Он легонько чмокает мой нос, одарив самым любящим из своих взглядов до того, что перехватывает дыхание, — рыбка моя, я понял. Так много понял…
Обладатель оливковых глаз останавливается, делая глубокий вдох, и чуть прикрывает глаза, посмотрев на меня из-под густых черных ресниц. Такой красивый и теплый, такой близкий и ласковый, такой настоящий… мой.
— В первую очередь я теперь муж, мое сокровище, — он переплетает наши руки с кольцами под одеялом, глядя на них по-особенному сокровенно, — и только потом мистер Каллен и прочее… Больше у тебя не будет причин плакать. Я обещаю.
* * *
Следующим утром, еще до того, как Белла просыпается, а кофеварка извещает о готовности бодрящего американо, в калленовской квартире раздается звонок.
В темном джемпере и с мрачностью взгляда Эдвард отрывается от экрана ноутбука, бликующего на солнце, что так и льется из окна, и открывает пришедшим дверь. Не успев отыскать тапки, прямо так, босиком.
Не вынуждая звонивших снова касаться звонка, готовый и к новому «подарку», за который готов убить, и к очередному незваному гостю, Эдвард остервенело дергает дверную ручку.
Гнев льется наружу водопадами, если не целыми реками, окрашивая все вокруг в красный, будто перед глазами алый фильтр.
Однако причина злиться, неожиданно, отпадает.
Это он. Он, в черном пальто с высоким воротом, знакомой бордовой лентой, перехватившей длинные смоляные волосы и пристальным взглядом.
Аро, бледный как смерть, но ровно настолько же сосредоточенный, приветственно кивает старому другу. Телохранители, словно по невидимому приказу, смыкаются за его спиной, закрывая дверь от посторонних глаз.
— Позволишь войти?
Эдвард отступает, ощущая, как покалывает в области сердца.
Мистер Вольтури не похож на самого себя. Глубокие морщины исчертили его лоб, сеточки прежде разглаженных морщинок снова собрались вместе, добавляя своему обладателю лет десять к биологическому возрасту, а руки в кожаных перчатках чуть дрожат. Аро будто на краю пропасти, на кончике иглы. Один неосторожный шаг, движение, вдох… и конец.
— Я знаю, что она спит, — едва Эдвард оглядывается на спальню Беллы, спокойно, даже устало замечает неожиданный гость, — я поэтому здесь так рано. Из соображений безопасности.
Эта фраза сбрасывает с Каллена сонливость и недоумение. Для разбора полетов еще будет время.
— Расскажи мне, — четко требует он, против воли сжав-таки здоровую руку в кулак, — все!
— Choosefilling, — отрывисто выдает итальянец, — особенно прогрессивные психиатры называют это так.
Эдвард никак не выдает своей растерянности. Мысленно его уже подбрасывает от пришедших в голову вариантов столь раннего и столь скорого посещения их Аро, однако пока они бесплотны… Он ничего дельного не сказал. А до тех пор ни одна причина не подлежит признанию.
Читать дальше