АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

Каллен мне ничего не отвечает. Все его эмоции сегодня мне суждено определять по дыханию. И в данную секунду оно, такое частое, едва слышно.

Добрый знак или нет, а я решаюсь продолжить.

— Эдвард, я понимаю тебя, — склоняюсь к его уху, произнося слова мягко и четко, как в Атланте, после выкидыша, делал для меня он, — я понимаю, что все это… Алесс, я, этот замок… все отразилось на нас, ведь не могло оно быть иначе. Возможно, мы будем теперь меньше смеяться и крепче обнимать друг друга, возможно, некоторыми ночами нам будут сниться эти несколько недель и по утрам нам будет нехорошо от таких снов полдня… все возможно. Но это не меняет сути — мы остались вдвоем. Несмотря ни на что. По-моему, это достаточный повод для радости.

Моя оптимистичность для него сродни кости в горле. Эдвард резко вдыхает через нос. Его пальцы впиваются в пояс моего домашнего наряда. Такого же беловато-серого, как его кожа.

— Ты изменился, любовь моя, — не замолкаю я, — и я изменилась, думаю, ты заметил. Это нельзя было предотвратить. Мы уже не будем такими, как прежде, сколько бы ни пытались. Но мы можем… жить. И идти вперед. И менять дальше — в лучшую сторону. Эдвард… — я повисаю на его шее, особенно трепетно поцеловав там, где слышен пульс, — ты же подарил нам эту возможность… так почему же ты сам и хочешь от нее отказаться?..

Мой голос срывается — не специально, незапланированно. Но заметно. И само собой, именно для мужа больше всего.

Он стонет в мое плечо. С силой зажмуривается.

— Белла, это стало просто невыносимо… это уже не боль, это пытка… у меня из глаз словно выбивают звезды… не могу… не могу, не могу, не могу больше!.. Не могу… — сбито, сорванно, он все-таки говорит то, что столько времени желал упрятать. Сдается, поверив мне и моим прикосновениям. Больше не играет.

— Я верю тебе, — не давая ему и мгновения, чтобы представить мою реакцию, сразу же отвечаю. Целую волосы мужа, вздернув голову. Волосы и лоб. — Как бы я хотела забрать твою боль себе… если бы я только могла, Эдвард. Но мы переживем. Обязательно. Я клянусь…

— Нет, — он мотает головой, не думая и минуты, — я не переживу… больше не переживу. Это не пустые слова, Белла, — он отрывается от меня, находит глаза. Темные оливы влажнеют, но в то же время в них такой пепел, что стоишь в нем по колено, тонешь как в болоте. — Ты не можешь представить… не сможешь… и не дай тебе Бог…

Я не оставляю попыток его зацеловать. Вот он — мой муж. Впервые за все время настоящий. Господи, каких же сил ему все это стоило…

— Когда это началось? Вот такое? — целую его висок. — Когда ты увез меня?

— На следующие сутки, — Эдвард передергивает, — я выпил всю банку обезболивающего, а оно не уменьшилось ни на грамм… я был уверен, что не выдержу и выпрыгну в окно. Белла, голова у меня болит, сколько себя помню. Но так… этого никакими словами не выразить.

— Этому должно быть объяснение.

— Нет у этих болей объяснения, — он почти воет, — и лечения от них нет. Я бы не прибегнул к крайним методам, знай, что есть шанс на прежнем лекарстве. Молю тебя, поверь мне. Я не наркоман. Я не делал все, чтобы так стало…

— Выход есть всегда, милый, он есть, — сама уже чуть не плача, шепчу ему я, — нам нужно немножко времени и мы его отыщем… честно…

Эдвард тяжело вздыхает, напоследок прижав меня к себе до боли сильно. А потом отпускает, оставляя только плохо ощутимый круг своих рук. Откидывает голову и смотрит на меня. На прежде пылающем злобой, а ныне обреченном лице, изможденном и потерянном, две слезные дорожки. Уже даже не пытается их прятать.

— Белла, я не знаю, сколько я проживу с этим препаратом, — до одури спокойно, но в тоже время с недюжинной искренностью признается он, — но знаю точно, что без него уже не проживу и дня. Как и без тебя. Таблетки мне нужны только при условии, что есть ты. Иначе и они, сколько бы морфия ни содержали, бесполезны.

Я кладу обе ладони на его лицо, на четко очерченные скулы, впавшие щеки. Сморгнув соленую пелену, их глажу.

— Ты самый сильный. Ты сможешь побороть это.

Эдвард снисходительно хмыкает. А во взгляде убежденность весом в пару тонн. Такую мне уже ничем не сдвинуть.

— Нет, рыбка, — с блаженным видом, горько качнув головой, заключает он, — не смогу. И теперь у нас с тобой, на самом деле, всего два пути… либо мы живем с этим, либо не живем.

— Я тебя не брошу, — демонстративно крепко прижимаю его к себе, ногами обвив за талию. Тепло родного тела позволяет мне дышать, но своими словами Эдвард эту возможность едва ли не отбирает.