— Само собой! — со смехом подтвердила Тонка.
— Ну, а у вас как? Что на семейном фронте? После трех-четырех лет приходит первый кризис, это мне известно. Всё еще в той малогабаритной?
— Мне уж и то совестно, — чистосердечно призналась Тонка, потому что вино делало свое дело. — Стыд и срам, больше ничего, и давай не будем об этом… — Она постаралась снова перейти на шутливый тон.
— Хм… мы ведь чуть не стали соседями на выходные дни, — покачал головой Панчак. — Лишний повод пригласить тебя. Заметано?
— А твоя жена как на это?..
— При чем тут жена? Встретимся только ты и я…
Это уж он хватил через край. Интрижки в учреждении завязывались только под разгульное застолье, в остальное время дамско-мужские отношения носили весьма умеренный характер, все всё друг о друге знали и ничем не могли друг друга заинтересовать.
Веселье шло на убыль, и ядру компании, которое составляли несколько известных любителей кутнуть, удалось в конце концов уговорить большинство продолжить пир «У Малых Франтишканов» [19] Известный винный погребок в центре Братиславы.
. Многие уже перекочевали за чужие столы, кое-кто ушел, и не расходились лишь такие, как Панчак, которого обуяло игривое настроение. А несколько позже события приняли весьма драматический оборот: одна из присутствующих дам в подпитии набралась храбрости и решила уйти. Заметив, какой неверной походкой она одолевала винтовую лестницу, Тонка хотела ей помочь. На улице эта незамужняя секретарша лет за тридцать барственным жестом поднимала руку и взывала:
— Такси! Такси!
Тогда как дело происходило не в Нью-Йорке и большинство проезжавших машин не имело ничего общего с таксомоторным парком. В конце концов на ее крики остановилась какая-то машина, притом с иностранным номером. Дверца отворилась, секретарша потянула за собой Тонку, но та, будучи только чуть навеселе, поняла, что это не такси, и испуганно вырвалась. Машина сразу же разогналась, обдав оторопевшую Тонку облаком выхлопных газов.
— Вот ты где! — Обрадованный Панчак из-за спины взял Тонку под руку. — А я уж испугался, что ты удрала не простившись.
— Ну и что? Велика важность! Завтра увидимся.
— Велика важность, велика важность! — дулся Панчак, увлекая Тонку по тротуару. — Пойдем ко мне в машину?
— Уж не собираешься ли ты в таком виде сесть за руль?
— Зачем за руль? Просто посидим…
Тонка высвободила свою руку:
— Ну и ну, Панчакуша…
— А что тут особенного? — Он развел руки и закатился пьяным смехом: — Оба мы не первый год замужем, верно ведь?
— Что это значит?
— Что значит? — Он опять захохотал: — Послушай… один мой приятель на собственной свадьбе собственную первую брачную ночь провел с другой, с подружкой невесты.
— Какая гадость, — сказала Тонка.
— И все-таки тот брак по сей день налажен как часы, понимаешь?
— Как не понять, — усмехнулась Тонка.
Панчак подошел к ней вплотную, она поневоле прижалась спиной к стене дома.
— Знаешь что, — он смотрел ей глаза в глаза, жалобно оттопырив нижнюю губу, — мне в тебе мешает одна вещь. Больно ты рассудительная. И больно здравомыслящая. Интеллектуальная женщина — не мой тип. Я с такой женщиной теряюсь, просто ни на что не гожусь…
Вопреки собственным словам он вдруг попытался поцеловать Тонку. Она собиралась увернуться или дать ему пощечину, но, к своему удивлению, продолжала стоять как истукан. Губы Панчака коснулись уголка ее рта и стали искать ее губы. Охваченная неизъяснимым ужасом, усугубленным чувством неловкости и отвращения, она была не в состоянии даже пошевелиться и тупо вперила взгляд мимо уха Панчака на фонтан посреди площади, неизвестно для чего извергающий потоки воды. Почему-то ей вспомнился первый поцелуй, смущение и разочарование, и вопрос, который она потом задала тому мальчику. Как только Панчак отстранился, она машинально, словно во сне, повторила его:
— Как же ты будешь завтра смотреть мне в глаза? По-твоему, как ни в чем не бывало?
Самодовольное выражение исчезло с его лица, глаза широко раскрылись, запинаясь, он пробормотал:
— Я же говорил… интеллектуальная женщина… — Откашлялся и добавил протрезвевшим голосом: — В сущности, ты права. Стоит ли усложнять себе жизнь на работе. Ты каким номером поедешь? Я двойкой…
— Сто четвертым, — все еще не вполне придя в себя, ответила Тонка.
— Старшая карта берет, — загоготал Панчак. — Проводить тебя?
— Остановка напротив. — Она махнула рукой и вдруг ее осенило: «Болван! Господи, какой же он болван!»
Читать дальше