Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

Ротаридес благодушно улыбнулся: это была их любимая пятничная сиеста. Они частенько купались в ванне вдвоем, хотя, откровенно говоря, это было довольно-таки неудобно. Ротаридес еще сохранял былую форму, но все-таки юношеская стройность уже ушла, иногда их ноги переплетались в тесноте ванны, и не так-то легко было разобраться, где своя, а где чужая нога, и эта возня превращалась в волнующую любовную игру. Тонка заливалась смехом — так обычно гибкие и ловкие люди подсмеиваются над неуклюжим человеком. Почему они забирались в ванну вдвоем, раз она была слишком мала для них? Да потому, что квартира была слишком маленькая: они до того привыкли тесниться, есть и спать чуть ли не прижавшись друг к другу, что и теснота в ванне доставляла им удовольствие.

В то время, когда они нежились в мыльной пене шампуня «Домино», пахнувшего хвоей, уперев ступни под мышки друг другу, многие другие ванны в их пятиэтажном доме на Ястребиной улице, несомненно, тоже заполняли теплой водой, с той лишь разницей, что в них, разумеется, мылись по-одному, да и шампунь был другой марки и с другим ароматом. Вероятно, многие в городе принимали в этот час ванну, и не исключено, что какая-нибудь пара в такой же обстановке извлекала куда более острые удовольствия, чем супруги Ротаридесы, ограничивающиеся целомудренной игрой. И все-таки тех, кто по тем или иным причинам не принимал сейчас ванну, было, конечно, гораздо больше: у одних, может, не было ванны, у других — горячей воды, у третьих — ни того, ни другого, а кто-то вообще пренебрегал и мытьем, и личной гигиеной, хотя за день с него сходило десять потов, не говоря уже о въедливой городской пыли и выхлопных газах. В самом ближайшем будущем Ротаридесу предстояло познакомиться с одной такой особой, не отличающейся излишней чистоплотностью.

Тонка подложила под голову сложенное в несколько раз полотенце и, блаженно зажмурившись, пошевелила пальцами просто ради удовольствия ощутить, как вода мягко ласкает кожу. Голова ее выступала из мыльной пены, словно из кружевного воротника.

— А вон эти, через дорогу, купили косилку для газона, — лениво сообщила она, смежив веки.

— Механическую? — спросил Ротаридес.

— Электрическую. Жена ходила за мужем по пятам и тянула шнур. Битый час канителились на полоске газончика. Он раз пять вставал на четвереньки посмотреть, ровно ли подстрижена трава.

— По мне, на их газон и маникюрных ножниц хватило бы.

— А потом она прошлась веником, я уж думала, притащит тряпку вытереть пыль. А он чуть ли не час чистил косилку.

— Одурели от скуки, вот и…

— Косилка из валютного магазина всего на трехметровый газон!

А Ротаридес тем временем думал: «Прежде у нас был вид на лес. А теперь мы любуемся их нарядными виллами и только злимся и завидуем. Вечером включат свет и не подумают даже задернуть занавеси, опустить шторы. Да вся наша квартира уместилась бы в их кухне». А Тонка в свою очередь думала: «По какому праву? Детей у них нет, а если есть, то взрослые. Полжизни угрохали в дом, теперь покупают никому не нужные косилки. Уже трижды перекрывали лаком двери гаража, весь балкон выложили деревом. А когда сюда переезжали, выгрузили два телевизора, один цветной, а второй маленький, наверное японский. И для кого все это? Может, разругались с молодыми, а может, молодые еще появятся — кому не лестно заполучить такой дом?»

— Вот черт, забыл сигареты взять, — проворчал Ротаридес. Из-за Вило он курил только в ванной или на лестничной площадке. Хоть бы балкон был, иногда вздыхал он про себя.

— Я сегодня перепечатывала статью о Йозефе Голлом [4] Голлый Йозеф (1879—1912) — словацкий драматург. . — Тонка по обыкновению никак не отозвалась на упоминание о сигаретах. В сущности, с ее стороны это было высшей формой протеста против привычек мужа. — И в ней рассказывается о том, как он рос. Меня в дрожь бросило от первой же фразы: «Он принадлежал к числу тех, у кого никогда не было детской комнаты…» Понял? Автор создает образное представление о бедности, какую теперь, дескать, и не встретишь. А разве наш Вило не из числа тех же самых, у кого нет детской комнаты? Через сто лет, страшно подумать…

— Зачем писать такую выспреннюю галиматью, если не знаешь, как обстоит дело сейчас? — проворчал Ротаридес. — У меня тоже никогда не было детской комнаты…

Ему вспомнилась темная спальня его родителей; в ту пору он кочевал из детской кроватки на диван, с дивана на супружескую постель к матери, а оттуда снова на диван, пока отец не объяснил ему, что он уже большой и не должен бояться темноты. Много позже в книгах попадались глубокомысленные объяснения того факта, что сын больше льнул к матери, чем к отцу. Очевидно, у этих премудрых психологов тоже не было своих детских комнат.