Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

И вдруг как вспышка, как ощущение самой безотлагательной срочности на поверхность сознания всплыла мысль: надо признаться, пусть меня осудят — вот что мне нужно.

На ощупь и по памяти я в темноте добрался до передней, потом по лестнице спустился на улицу. Хотя я был полусонный и дрожал от холода, мне было приятно, что я выбрался из этой призрачной комнаты, решившись привести в исполнение свой безумный план.

Идти было недалеко, всего несколько домов; свет не горел по всей нашей улице, но я шел в ту сторону, где было светлей — там он не погас, и это убеждало меня, что я на верном пути.

Откуда взялась во мне эта неслыханная дерзость — вернуться на то место, где я согрешил и был наказан? — спрашивал я себя, но было уже поздно: мой указательный палец лежал на кнопке звонка в квартиру Игоря. Где-то в уголке души я был уверен, что инцидент логически и приемлемо может разрешиться только здесь. И еще меня гнала сюда острая потребность расстаться с тайной: как будто объевшись развращающих, сладострастных лакомств, я сам иду к хозяину показать, что всему виной — его угощение…

Игорь был в пижаме. Я вздохнул с облегчением, значит, я не разбудил его своим приходом; в руке он держал раскрытый журнал. Казалось, он лишь из чистой добросовестности подошел к дверям проверить, правда ли, что кто-то позвонил, чтобы потом спокойно вернуться в теплую постель.

— Ты?! — вырвалось у него. И невольно заглянул мне через плечо, как будто допускал, что вместе со мною в дом может ворваться целая ватага самых подозрительных ночных прощелыг. — Входи, — сказал он наконец вполголоса и осторожно окинул меня взглядом. — Тебя когда выпустили? Что-нибудь случилось?

Я вступил в оклеенную серо-голубыми обоями переднюю. В тесном проходе между шкафом для одежды, зеркалом и калошницей я повернулся к Игорю, перенес вес на здоровую ногу и вдруг осознал, что у меня нет палки. Меня это смутило, и я пробормотал:

— В больнице я прямо-таки оскорбился, когда доктор спросил, зачем мне палка. А теперь вот запросто забыл ее дома…

Лилово-черные полосочки пижамы зашевелились; Игорь всунул два пальца под куртку и стал чесать грудь, и поскольку он молчал, то казалось, что этому своему действию он придает гораздо большее значение, чем моим словам.

Итак, я начал снова, но уже более связно и гладко; стараясь, чтобы мои слова звучали как можно более убедительно и трогательно, я рассказал о возвращении домой, о пустой квартире, о временном ложе, на котором — тут я немного приврал — у меня разболелись кости и я не мог уснуть.

— Может, дашь мне надувной матрац или раскладушку, — добавил я в заключение, мысленно говоря себе: нельзя же, стоя в дверях, начинать сразу с места в карьер… Интересно, спит ли Марта и лежит ли она, как обычно, на животе… — хилое, залежавшееся тело отказывается страдать на жестком, — засмеялся я, отгоняя сомнения.

Через щель приоткрытой двери в комнату длинной ленточкой струилась тьма, но даже ее глухой бархат не скрадывал ужаса во взгляде, устремленном на мой покрывшийся испариной лоб. Разве что кончиками пальцев ощутил я слабую дрожь тайной дробящейся мысли. Теперь она ушла, неслышно ступая босыми ногами по вьетнамскому ковру, и в дверь едва заметно пахнуло ветерком.

— Посмотрю, — проворчал Игорь, по-видимому не подозревая, что через минуту он во всем будет мне подыгрывать.

Из-за стены до меня донеслись гулкие нижние ноты их голосов без интонации:

— Подумай только, пока он был в больнице, хозяйка продала мебель в его квартире, — говорил Игорь.

— Да, я слышала, — равнодушно произнесла Марта.

— Надувные матрацы у нас ведь на даче?

— Ага. Но в подвале есть старая кровать, знаешь?

— Ее небось сожрали мыши.

— Поди погляди.

— Поглядеть-то можно, да не очень охота… Я бы лучше лег спать: мне завтра вставать в шесть часов.

— Раз в неделю! Я каждый день встаю в шесть — и не жалуюсь.

С чувством неловкости — совсем как страус, который ищет подходящий песок, чтобы зарыть свою беззащитную голову, — я на цыпочках вышел в коридор. Лучше не слушать их!

— Ты где? — громко спросил Игорь через минуту. Он стоял на пороге, уже в брюках, собираясь надевать через голову пуловер из толстой темно-коричневой шерсти. Его явно вязала не Марта, подумалось мне. Однажды — когда это, собственно, было? — она мне призналась, что не знает даже, как держать в руках спицы…

— Я загляну в подвал, — сказал он. — Ты можешь подождать у подъезда.