Странного персонажа выбрал Черный. Илья не то чтобы помнил лицо, но какие-то общие очертания и вот эта манера сидеть, сложив руки за спиной, – они похожи. Да он и тогда так сидел. Когда тогда? Ну тогда, когда зашел к Настьке. Зачем-то ведь сохранилось это в памяти.
Илья свистнул, давая о себе знать. Этот дернулся потревоженным голубем.
Встал. Тоже фонарик. Всматривается.
– Ну привет, – сказал подвальному сидельцу Илья, – добрый человек.
Тот подошел поближе.
– Короче, дед-робинзон тебе тут передает…
Этот не слушал.
– Где моя дочь? – спросил он.
– Какая еще дочь?
Не отвечает.
– Олег, не валяй ваньку.
Какой еще Олег? Что за пурга?
– Слушай, – сказал Илья, – про дочь не по адресу. Я тут про картинки.
У них же вроде не было детей? И у нас с Настькой, слава богу, не было. А дочь… может, у него до этого была? Дима что ли? Или Денис?
– Давай без всякого хуеплятства, а?
– Своим кураторам передай, что дальше – только с Настей, – говорит.
Хрена себе заявления.
– Ты в своем уме? – спросил Илья. – Какая Настя? Какая дочь? Мы о чем тут вообще?
Этот ударил. Только в последний момент Илья чуть посторонился и лишь поэтому сохранил целыми зубы. В глазах заискрило. А этот лепит еще и еще.
Перехватив фонарь как кастет, Илья резко рванул вниз и оттуда, из полуприседа, дважды залепил этому уроду – благо закрываться тот и не думал.
Помогло, отъехал назад, капает красной водичкой на пол.
– Совсем ты в мозг раненый! – заорал Илья, приподнимаясь и трогая языком разбитые десны.
Бляха, зачем меня к нему послали? Что за нахер?! Да ему не то что рисунки, ему 50 копеек нельзя давать – он ими людей резать начнет! Вон, стоит и смотрит совершенным психом. Как бы еще раз не прыгнул.
– Передай, что без Насти ничего не будет, – повторяет.
Точно псих.
– Ладно, – сказал Илья, сплевывая кровь, – я тогда пошел. Без тебя, сука, обойдемся.
– Это едва ли, – говорит этот. – Рисунки оставь и выкатывайся.
* * *
Всегда выбирают что-то в этом роде. Может, они их оптом скупили?
Сидит человек и обзванивает Владимир, Калугу, Тулу разную. У вас нет свободного подвала в девятиэтажке? Не гексоген. Славяне.
Всё может быть.
Но подвалы – ладно. Зачем они этого-то ко мне подсылают? Знают же. Или нет? Почему все обязаны знать, что там у меня с кем? Вот это «я закрою глаза, и мир пропадет» надо бы в себе душить. Тоже мне, Нео.
Но Настя наверняка знает. Потому и перестала приходить сама.
– Где моя дочь? – спрашиваю я этого.
Воткнуть бы ему правой в сощуренный глаз.
Закрывается от фонарика, пятится.
– Забываешься, – говорит.
Волосы отрастил. Черные, аккуратные, ни одного седого. Сколько ему, кстати?
– Это ты забываешься, Олег.
– Какой еще Олег?
Он опять – Ольга не твоя дочь. Не докажешь. Права родительские.
Нет, не правой, левой – в ухо! А вот теперь – снизу. И снова – в клацнувшие зубы!
Он мне тоже дважды: глаз и скула.
Чья же она дочь, если не моя, говнюк? Знаешь, как она радовалась, когда я доставал елочные игрушки? А как мы с горки в материном дворе катались? Она говорит: папа, чур ты – санки! И кукла у нее – я из Японии привез – с фиолетовыми волосами. Каей зовут. Это мы мультик Миядзаки смотрели – про Долину ветров.
– Скажи Насте, – говорю, трогая опухающее веко, – что в следующий раз буду говорить только с ней.
Этот скалится.
– Совсем, – отвечает, – ты в мозг раненый.
Она не приходит уже год. Год и двадцать четыре дня. Встроенный шагомер считает, даже если ты его и не думал включать.
Она не приходит, а я жду ее по этим вонючим подвалам. Низачем. Чудес не бывает. Я знаю, конечно, знаю. Но всё лучше, чем пустой платяной шкаф. Чем недособранный пиратский корабль из лего.
Пока она держит связь, я буду изворачиваться, но цепляться.
Буду улыбаться – этим, застегнутым на верхнюю пуговицу. Наклонять голову и понимающе кивать. Смеяться сквозь пузырьки шампанского, прыгающие на подносах. Пожимать их тифозные руки. Составлять им буквы в слова. В картинки. Из-за которых корчатся телевизорные рожи…
Почему только она отдала этому эскизы? И Ольку?
Боже мой, я не знаю. Не знаю я!
– Ладно, – говорит, – открывай раскраску. Пройдемся.
Чего там проходиться: ничего в ней нет, только мыльные пузыри наплывают друг на друга перед глазами. Но это всегда так. Сначала.
космос мертв
Со вторым схроном тоже всё было в поряде.
Заброшенный подземный сортир цензоры забрали под себя еще года два назад. Сначала сделали склад, потом поняли, что слишком на виду – отъехали в сторону. Стали юзать по особым поводам – если по-другому никак. Ну и почти забыли по итогу. Мишаня вот вспомнил. Ну и нормально, пусть железяки здесь полежат, решил Арчи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу