Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

Отделившись от стены, Свинец пошел прямо на меня и с силой врезался своим плечом в мое. Я словно столкнулся с железнодорожным локомотивом – отлетел в сторону. Не попрощавшись с коллегой, милицейский капитан вышел из кабинета; так вышел, что было неясно – то ли он вернется через две минуты, то ли через две недели.

Вдруг я вспомнил, что в собственном жилище я не смогу сегодня после допроса спокойно попить чаю, отдохнуть и обдумать все случившееся. Там меня ждет злой, раздраженный и опасный враг, старый уголовник, и у него претензии ко мне, и, может быть, все закончится скандалом, криком, дракой и последующими санкциями тюремного начальства.

Сейчас у меня есть возможность открыть рот, произнести несколько фраз, и меня поведут не в старую камеру, а в новую, и там я встречусь с другими людьми. Возможно, они будут более терпимы к моему образу жизни. Или, наоборот, меня бросят к каким-нибудь гадам, людоедам, убийцам, для которых очередное перерезанное горло ничего не значит…

После ухода сыщика-громовержца воцарилась пауза. Хватов проглотил еще одну таблетку и виновато взглянул на меня.

– Я так понимаю, Андрей, сегодня ты опять не будешь давать показаний?

– Показания? – я ощутил жжение в груди и боль в висках. – Хера вам, а не показания! Хера, а не показания, понятно? Не будет показаний! Ничего не будет! Ни слова! Никаких показаний! Ничего! Ясно вам? Ничего, ничего не скажу!

Я повышал и повышал голос, октаву за октавой, добавлял силы, экспрессии, это получалось у меня помимо воли, горячая слюна сама вылетала из глотки, и пальцы сами тянулись рвануть ворот свитера; обида, горечь, злоба, досада, слезы, тоска – всё перемешалось, всё вдруг отравило, и я заорал, глотая согласные звуки:

– Давай веди в хату! В хату давай веди!!! В хату!!! Какие тебе показания?!! Хуй тебе на воротник, гражданин начальник, а не показания!!!

Только теперь я уяснил, что такое настоящая блатная истерика. Она тогда поражает арестованного, посаженного за решетку человека, когда ему угрожают со всех сторон, и на допросе, и в камере, когда повсюду ждут опасные враги, когда угроза не отступает ни днем, ни ночью, когда она каждую минуту рядом.

Интересно, а где мое хладнокровие, где та гармония мыслей, где результат регулярных медитаций? Вдруг это все тоже обман, и никакими упражнениями я не добьюсь настоящей крепости нервов?

Последний шанс смалодушничать и навсегда распрощаться с кривыми позвоночниками я имел на обратном пути, при обыске. Я мог шепнуть несколько слов конвоиру – а тот после такого признания обязан принять все меры. Запереть меня в «стакан», доложить начальнику… Но я промолчал.

Коренной обитатель, старый урка, разрисованный картинками рецидивист – олицетворял для меня всех подчинившихся тюрьме. И проигравших ей.

Но я не такой. Я хочу победить и добьюсь своего.

В камеру я шагнул, как гладиатор на арену Колизея. Бог его знает, как выходили древнеримские смертники на поле боя – но наверняка их брови были нахмурены, губы поджаты, а глаза метали молнии и жадно искали взгляд врага. Ладони, влажные от пота, стискивали оружие…

Кстати, об оружии. Чем я стану защищаться, если обчифиренный старик набросится на меня? Я хоть и отжимаюсь на кулаках по сто пятьдесят раз каждый день, но навыков тюремной драки не имею, а вот мой противник – наоборот, опытен и хитер…

Представшая глазам картина озадачила меня. Оба соседа сидели на своих койках, сложив на животах руки, и вид имели самый мирный. Лицо Фрола и вовсе светилось.

Они не проронили ни звука, пока дежурный не закрыл дверь, не повернул свой ключ, не взглянул напоследок в «глазок». После этого Фрол улыбнулся и сказал мне:

– Иди сюда, быстро.

Он нагнулся и показал пальцем в угол между двумя стальными кроватями.

– Видишь?

– Да, – сказал я, посмотрев. – Паук.

– Паук! – Фрол, совершенно счастливый, хлопнул меня по плечу. – Паук, брат!

От его агрессивности не осталось и следа.

Я осторожно рассмотрел маленькое черное существо, шевелящее лапками.

– Это дело надо обчифирить как следует!

– А по какому поводу праздник? – спросил я, понимая, что конфликт исчерпан, замят, отодвинут в прошлое новым событием, значение которого вполне понятно только коренным обитателям тюрьмы.

– Паук – хорошая примета. Очень хорошая. Лучшая из всех, что я знаю, – Фрол с головой залез в дыру между краем койки и стеной и ласково забубнил: – Черт, как я тебя люблю, братан! Ты такой же, как и я! Сокамерник. Толстый, давай дадим ему кусочек твоей любимой колбасы! Маленький кусочек, а?