Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

В тюрьме нет зажигалок, они запрещены распорядком, их всегда можно превратить в оружие, в бомбу. Гряньте пластмассовую зажигалку с размаху об пол – она оглушительно взорвется. Спички разрешены. Если кому-то (не впрок, а из чистой любознательности) вдруг захочется выяснить, чем пахнет камера Лефортовского изолятора, зажгите спичку, тут же потушите, поднесите к ноздрям и обоняйте запах – чего? Правильно, серы! Как в аду.

В табачном дыму, меж четырех зеленых стен, в плохо освещенной и холодной камере Лефортовского замка два кривых позвоночника с упоением предавались игре в нарды, разгадывали кроссворды, болтали «за жизнь», листали детективы, отхлебывали чифир и спали по двенадцать часов.

Наконец в один из дней – возможно, в самый пасмурный и унылый день осени – Фрол перешел от презрительных взглядов и шуточек к прямой атаке.

Обычно я стирал свое белье сразу после обеда. Время выбрал не случайно: полный желудок немедленно приватизирует всю свободную кровь организма, и мозг после приема пищи работает плохо. Я давал ему возможность отдохнуть, а сам манипулировал мылом, водой и своими тряпками.

Тряпки требовали ежедневной заботы. После каждой прогулки я менял пропотевшее белье на сухое и чистое. Грязное – тут же стирал.

Приходилось долго нагревать в кружках воду, постепенно наполняя ею пластмассовое (собственность тюрьмы) корыто.

Но в этот унылый и серый октябрьский день я не успел замочить носки и фуфайки. Фрол вдруг прервал изучение собственных ногтей, проворно соскочил с кровати, сделал несколько шагов в мою сторону и решительно ухватил пальцами край корыта.

– Позволь, пожалуйста… – вежливо выговорил он.

Я убрал руки. Татуированный старик с усилием поднял пластиковую емкость – под тонкой, серо-желтой кожей рук четко обозначились вдруг бросившиеся мне в глаза его бицепсы, совсем маленькие, но очень твердые на вид – и вылил воду в умывальник. Аккуратно поставил таз в угол. Не спеша вытер руки о полотенце.

– Присядь, – произнес он.

Послушно сев, я положил руки на колени и приготовился к чему-то важному.

– Мы всё понимаем, – доброжелательно начал Фрол, вернувшись на свою кровать и усевшись поудобнее. – Ты пацан молодой, горячий, сильный. Ага. И характер есть и всё такое… Но твои движения нас так задевают, что молчать дальше нельзя. Правда, Толстый?

Строительный магнат, до того мирно дремавший, очнулся и тоже сел.

– Да, правда.

– Ты как-то мне сказал, что сидишь первый раз, – вкрадчиво продолжал коренной обитатель, – и будешь благодарен, если опытные люди – например, я – станут сразу тебе говорить, что ты делаешь правильно, а что неправильно, так?

– Так, – согласился я ровным голосом, стараясь не выдать волнения.

– Вот теперь послушай. Каждый день ты по полчаса полощешься под краном. И еще час стираешь свои портянки. Тоже каждый день. Потом развешиваешь все это у людей перед носом…

– Извини, Фрол, – перебил я, – но я с детства предпочитаю именно чистые портянки. Я не черт.

– Ну-ну, – коренной обитатель сузил глаза. – А что такое, кстати, «черт»?

– Это неопрятный, грязный человек, не соблюдающий гигиену.

– Откуда ты это знаешь?

– От тебя, Фрол.

– Теперь узнай от меня еще одну вещь. Тут – тюрьма. Тубик везде.

Туберкулез, догадался я.

– Сырость – наш с тобой враг. Ага. Для арестанта нет ничего страшнее, чем вода в воздухе. Слышал про палочку Коха?

– Что-то припоминаю.

– Припоминает! – Фрол улыбнулся углом рта. – Он припоминает, Толстый! Эта самая палочка, маленькая, сидит в тебе всю твою жизнь. С самого детства. Ага. Пока ты вкусно кушаешь и гуляешь на сквознячке, она пассивна. Спит. Ждет, когда тебя посадят в тюрьму. Туда, где нет нормальной жратвы и свежего воздуха. Где все тухло и мокро! В сыром воздухе она размножается. И начинает тебя кушать, братан! Пожирать твои легкие. Сначала потихоньку, потом больше и больше! А в конце ты уже выплевываешь из себя эти легкие по кусочкам. И подыхаешь…

– Все, я понял… – начал я, но Фрол жестом остановил меня и встал. Его лицо покраснело.

– Ты стираешь свои трусы, а я слышу, как она там во мне сидит, сука. И чавкает! Жрет, понял? Я тебе раз сказал – прекрати свой спортзал, два раза сказал, три раза сказал – всё без толку! Тебе говорили. Вежливо. Намекали, шутили над тобой! Дали все возможности, чтобы ты сам догадался, сам! Но у тебя на уме только книжки. Ага. Ты хочешь быть вроде Джеймсбонда! А на окружающих тебе плевать! Это неправильно! Я это остановлю! По-любому остановлю! Хватит постирушек! Трусы, носки, прочее белье стираются только в бане! Потом сохнут и наутро сразу снимаются с веревок. Чтобы воздух по хате ходил свободно! Если каждый божий день развешивать мокрые тряпки, будут вилы, ясно? Гибель! Тубик! Загнемся быстро, в несколько месяцев!