Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь - Исповедь

Однажды я сказал ему:

— Базар, нельзя так издеваться над людьми. Ведь это твои же родичи…

— Не твое дело, армяшка. (Он думал, что я армянин, так как я и в самом деле похож на армянина).

— Я не армянин, Базар, я еврей, — ответил я. — Прошу тебя, перестань пить кровь из людей! Ведь у всех есть дети, жены, родители. Они ждут их, а ты загоняешь их, как скотину.

Базар уставился на меня свирепыми глазами. Наступило напряженное молчание. Наконец он произнес по-узбекски:

— Это не твое дело. Кет! (уходи).

Я выдержал его взгляд. Затем сказал:

— Аллах есть на небе, Он накажет тебя, проклятый гяур.

С этими словами я повернулся и ушел.

Он не решился ничего мне сделать, так как отлично знал, что добром это для него не кончится, несмотря на всю его власть…

Но на этом дело не кончилось, ибо в один знаменательный день произошло событие, которое изменило весь ход моей лагерной жизни. Да и не только моей.

Бригада Базара рыла канал под уклоном то ли 40, то ли 45 градусов. Понятно, что на такую крутизну ввозить тачки с породой было непросто — требовалась недюжинная сила и ловкость. Один из каторжников держал тачку за рукоятки, а другой — волок по ее крючком по деревянному трапу. Однажды двое из бригады Базара, — худые и истощенные, — не смогли справиться с этой тяжелой работой. На их беду тачка соскочила с трапа, а поставить ее обратно они были не в состоянии.

Измученные усилиями поставить проклятую тачку на место, несчастные вынуждены были остановиться. Один из них достал кисет и принялся скручивать цыгарку. Неожиданно к нему подскочил один из Базаровых телохранителей и с криком: "Кто тебе перекур позволил?!” со всего маха ударил бедолагу дубинкой по голове… Я много видел страшных смертей, но подобного мне встречать не приходилось: кисет выпал из пальцев несчастного, а сам он застыл неподвижно, как бы вбитый в землю…

Все это происходило в нескольких шагах от нас. Я крикнул ребятам:

— Бери кирки и лопаты! Пошли к Базару, пора судить его!

В этот момент люди Базара окружили его со всех сторон, не давая никому приблизиться. Наша группа подошла почти вплотную… Я собрал весь имеющийся у меня запас узбекской ругани — и обрушил его на Базара. Надо сказать, что он не терпел, когда кто-либо позволяет себе разговаривать с ним вольно в присутствии его "охраны”: это могло плохо сказаться на его авторитете.

Но на этот раз Базар почти не отвечал. Лишь коротко предупредил:

— "Ближе не подходите. Начнется резня!”

Тогда я обратился к его бригаде.

— Что вы стоите, как бараны?! Смотрите на этого подлеца, словно на Бога… Он за свое благополучие вас всех по одному перебьет!

Наше столкновение увидел конвой. Охранники стали стрелять в воздух. Раздалась грозная команда: "Разойдись!!”…Мы вынуждены были исполнить приказание, так как ясно было, что охрана, как и все лагерное начальство, в любом случае будет на стороне Базара: ведь такие мерзавцы помогали и начальству, выжимали из несчастных заключенных последние соки, чтобы "дать норму”.

Охрана отделила нашу бригаду от общей колонны. Так и повели нас обратно в лагерь. Мы видели, как напарник умирающего бригадника с трудом оторвал от земли его негнущееся тело, взял на плечи и вошел с ним в строй. Через минуту началась агония: судороги, кровавая пена… И его списали, как скотину, и на его место пришел новый каторжник…

Бригада Базара также была отделена от колонны. Нас всех предупредили, что если что-либо случится с ним — наказаны будут все. Меня начальник лагеря предостерег особо, как зачинщика: "Я тебя загоню, куда Макар телят не гонял”. Мне было уже все равно, страх исчез, а гордость и дерзость словно сами собою, без раздумий, заставили меня произнести такую фразу:

— Если там Еремушка (так называли северян) оленей своих пасет, то и мне, сыну Авраама, найдется место в тех краях. И, как Ицхак, буду и я пасти там своих овец…

Начальник лагеря был русским; высокий, интеллигентный на вид, майор. Моя дерзость преспокойно могла бы привести к смерти в изоляторах… Но майор почему-то ограничился коротким окриком: "Вон отсюда, бандит”.

И я покинул его кабинет, не произнеся более ни единого слова.

На мое счастье этот майор был новичком. Он сменил своего предшественника, который получил десять лет (впрочем, он не был отправлен за решетку, а в качестве лагерного "самоохранника” стерег других) за, так сказать, "роскошную жизнь”. А погорел он вот за что. При лагере имелось подсобное хозяйство, ферма, обширный огород. Молоко с фермы предназначалось для лагерной администрации, а излишки — продавались заключенным через лагерную лавку. Так вот, начальник лагеря купал в молоке свою жену… А уж затем молоко это доставлялось в продажу заключенным.