Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала [litres]

Но это уже после войны было. А там… тайник, в котором прячется неизвестный враг, а под рукой только ножницы.

И как, вы думаете, он выкрутился?

А вот как.

Поставил немецкую пластинку. Врубил музыку на всю громкость. А сам бутылку в руки – и к часам. Спрятался за ними и ждет. Ждал недолго. Немец услышал свою музыку и понял это как приглашение: все, мол, спокойно, прошу любить и жаловать. Он даже насвистывал, поднимаясь.

Ну а дальше, главное, не перестараться, рассчитать удар так, чтобы бутылку об голову не разбить и память из «языка» не вышибить.

Это у бати аккуратненько получилось.

Пленника связал, шампанское выпил.

Через неделю к ордену Красной Звезды представили. Батя, когда еще патефон заводил, понял, что там офицер прячется, – не будет же командирская краля с солдатней путаться, но чтобы в тайнике целый оберштурмбаннфюрер сидел, да еще с важными стратегическими документами, этого он не ожидал, это чистое везение.

Кстати, и майору Воскобойникову повезло – окажись немец по чину ниже, чем он, – суда офицерской чести не миновать, быстренько бы подрыв авторитета пришили. Но майор и без суда скис. Мало того, что шуточки свои всегдашние позабыл, он и материться перестал. Все чего-то думает, думает. А чего думать? Ордену завидовать не должен – свои в три ряда. Из-за крали расстраиваться – тоже не в его натуре. Но что-то с мужиком случилось. Смотреть больно. Того и гляди под пулю подвернется. Посоветовались солдаты, которые из старичков – жалко терять боевого товарища в конце войны – и велели бате переговорить с майором, снять камень с его души.

Майор словно ждал его. Без всяческих прелюдий налил две кружки до краев и говорит: «Езжай, Лука, в командировку в город Сыктывкар, живет там у меня жена законная, и есть подозрение, что не очень она скучает обо мне, езжай и разведай, у тебя нюх на этих тыловых оберштурмбаннфюреров».

Но время-то военное, просто так не проедешь, поэтому выписали батьке командировку на Урал, не помню точно, в какой город, а по дороге он должен был заглянуть куда следует.

У жены майора Воскобойникова в городе Сыктывкаре никакого оберштурмбаннфюрера батя не застал, и тайника у нее в квартире не было. Да и не шибко-то он искал, не с его характером шпионить за чужими женами. Тем более что благодаря этой прекрасной женщине выкроилась ночка домой заскочить. Рискованно, конечно, было, могли и за дезертира принять. Поэтому затемно пришел и до рассвета вышел. Как будто и не было его.

Оттого и принялись соседи и кумушки считать да пересчитывать мои месяцы. Для мужиков аргументы найти нетрудно, а завистливой бабе рта не заткнешь. Мать, бедняжка, на улицу выйти боялась. Сидит и ревет целыми днями. Тут уже и батька испугался, как бы от такой нервной перегрузки дурачок не родился. С маленьким приветом, для нас, Петуховых, вроде как норма, но чтобы совсем дурак – это уже излишки, перебор называется. И плюнул он тогда на всю сплетенную свору одним плевком, погрузил свой табор в вагон и айда в стольный город Москву.

Самую малость не доехали, всего триста километров. И во всем я виноват, потерпел бы немножко – и родился столичным жителем. Куда там – свободушки захотелось. Видать, и вправду маманькино нервное напряжение сказалось на моих умственных способностях…

Пришлось выходить на первой же станции. Еще по дороге в больницу увидел батя, как трактор на буксире полуторку тащит, и понял, что работа для него найдется. На торфоразработке без трактора не обойтись, а трактору без механика… и подавно.

Здесь и завязли.

А вскорости облигация выиграла, так что у меня с самого что ни на есть начала – из одной крайности в другую.

Играть с государством в азартные игры на деньги – занятие рискованное. Дед мой считал, что карты намного надежнее облигаций. Но деду проще, шулер – человек свободный, а советский человек должен быть сознательным. У него выбора нет. Он обязан покупать облигации. И, представляете, одна выиграла. Маманя с батей на радостях даже к имени моему примеряться начали. Жалели, что мальчик родился, была бы девочка, тогда бы обязательно назвали Облигация. Но какую-то память о выигрыше оставить хотелось. И они купили радиолу. Возвращаются с базара, а возле самого дома встречают парторга, да еще и с пустыми ведрами. Маманя у меня суеверная, ей что поп, что парторг – все равно примета дурная. Бросила она отца с радиолой и сломя голову к люльке. А я уже выпал из нее. Лежу на полу и молчу, вот вам и везучий мальчик. Со мной ничего не случилось, а мать чуть от перепугу не умерла. Мне бы извиниться за неудачную шутку, но в полтора месяца говорить еще не умел.