Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала [litres]

С юмором между нами, Петуховыми, некоторые сложности – не всегда понимаем друг друга. Я уже намекал, что не всю мою родню по кочкам несет, основная колонна катит по наезженной дороге. Тетка моя учительницей в Питере работает, и дети у нее все учителя, даже дочери в галстуках ходят. А мои братаны – оба подполковники: старший – летчик, средний – подводник. Но закавыка не в чинах… просто те Петуховы, которые воображают себя нормальными, не то чтобы не любят других Петуховых, любят, наверное, однако считают, что мы их якобы позорим, поэтому стараются держаться подальше. Учителя и подполковники – народ солидный и от этой самой солидности немного неуклюжий. Потому и неловкости иногда случаются.

Батя мой приехал в Москву к младшему брату. Подарков огородных полную сумку приволок. Пришел в дом, а квартира на запоре. Скучно стало. И в сортир захотелось. Не бежать же в скверик – понимает, что в столице находится, неудобно родню позорить. Достал из кармана гвоздик. Поковырялся в замке. А вы же знаете, что в механике он кое-что петрит. Пять минут, и вход свободен. Забросил папаня вещички – и пулей на горшок. Даже дверь за собой не запер. И в ту же самую дверь чуть ли не следом за ним врывается наряд милиции. Старуха соседская увидела, как он к замку примерялся, и позвонила, а милиция, на удивление, не задержалась.

– Руки в гору! Сдать оружие! Кто такой?

Батя объясняет – к братану, мол, приехал, из провинции, фронтовик бывший… А милиция у нас недоверчивая, особенно к честным людям. Заковали в кандалы, дуло под лопатку – и повели. Шаг вправо, шаг влево – повторение мать учения. Выходят на улицу и нос к носу с братаном. Батя ему – выручай, мол, Андрюха! А тот видит конвой с пистолетами, морду тяпкой и – мимо своего дома, чтобы со следа сбить. Милиция тоже не глухая – извините, мол, товарищ, не сможете ли опознать задержанного гражданина?

– Не могу, – говорит.

А батя от такой наглости аж заикаться начал, наверное, и лицо перекосило до неузнаваемости. Стоит, бормочет:

– Ты что, Андрюха, родного братана не узнаешь?

– Первый раз вижу, – говорит и перед милицией извиняется.

А милиция – перед ним.

Доставили батю в участок. Допрашивают, но, кроме признанья в грабеже, ничего слышать не хотят. Байками про двоюродных слесарей московских кузнецов они якобы уже сыты.

А дядька поблуждал по закоулкам, убедился, что «хвоста» не прицепили, и домой пришел. Увидел подарки деревенские. Соседей расспросил. Узнал, что к чему и при каких обстоятельствах случилось недоразумение. Совесть заныла. Ночь промучился, а наутро отправился выручать – не признал, дескать, извините еще раз, а напоследок с порога в третий раз извинился.

На батю, разумеется, извинений не хватило. С бати – бутылку, за то что выручил. Заступил, а магарыч слупил.

Думаете, перепугался? Нет. Осторожность проявил. Дело-то в сорок девятом было. Тогда многих гребли. Подумал, что в органах вспомнили непролетарского деда или какие другие грешки обнаружили – мало ли во что может влипнуть братец Лука… Короче, семь раз отмерь – один раз не зарежут.

Я, конечно, с батькой себя не равняю, но и мои братцы-подполковники порою шарахаются от меня. И началось это с самого детства.

Когда я родился, у старшего, который летчик, уже с девчонками шуры-муры налаживались. Свидания – одно за другим, а тут я, словно камень на шее. Даже хуже, чем камень. Камень молчит, а у меня голосище, как у пожарной машины, вдобавок и кран у этой машины держит не очень надежно, не сказать, что подтекает, но открывается без предупреждения. Сам я таких подробностей не помню, но братья утверждают, что именно так, и даже хуже.

Провинился братец, наказали его няньканьем, а у него свидание – пришлось идти со мной на руках.

И в его пору, и в мою все поселковые влюбленные встречались на линии – чем не бульвар: елочки в два ряда, сухая дорожка для прогулок и романтический ветер от пролетающих поездов. Какие там страсти кипели, как-нибудь после расскажу. Стоит, значит, братец и ждет свою принцессу. А я возьми да и надуй в пеленки. Не одеколоном, разумеется. Но без всякого злого умысла – откуда ему взяться в нежном возрасте – просто несчастный случай. Да как объяснишь, если в запасе единственное слово «УХО», я его на седьмом месяце освоил. Оправдаться не смог, и братан оценил мою неловкость как врожденную вредность. За добро – добром, а за вредность – вредностью. Зашел он в лес, засунул меня под елочку и скорее назад, к месту встречи. Пока бегал, подружка нарисовалась. Взялись за ручки и пошли. Маршрут у всех одинаковый: от казармы до моста, а если погода сухая, за мостом можно в березнячок свернуть. Да не ухмыляйтесь вы, им же всего по шестнадцать лет было, чистые, романтические прогулки. Весной за мостом подснежники росли, летом грибы попадались. Неважнецкие грибки, но им, на мое несчастье, повезло – набрели на выводок белых. Одну семью срезали – вторую охота найти. После второй – третью, в азарте все забываешь. Часа три бродили. Потом нанизали добычу на прутья и, счастливые, повернули к дому. Забирать меня при подружке он постеснялся, проводил ее и потом уже побежал в лес.