Александр Брежнев - Снег на Рождество

Окна в храме все горят. Слышно, как поют певчие: «Грядет воссияти свет невечерний, сущим прежде помраченным и бедствующим. Радуйся, вся земля, се Христос приближается, в Вифлееме рождаяся: море, возвеселися, пророческий сонм, взыграй, сбытие зря днесь твоих словес, и вси радуйтеся, праведные».

Рядом с храмом дети украшают золотую звезду, окаймляя ее бахромой из желтой бумаги, на которой изображен Богомладенец, а рядом с ним поклонение перед ним пастырей и волхвов.

Когда двери храма приоткрываются, голоса певчих усиливаются, и дети тут же, бросив свое занятие, начинают креститься.

Отец Николай только вышел из алтаря, как к нему тут же подошел мальчик и взволнованно спросил:

— Батюшка, скажите, а когда талоны на сахар отменят?

Отец Николай в задумчивости прикоснемся рукой к кресту и с добродушной улыбкой сказал:

— Очень скоро. Может быть, даже на той неделе…

Мальчик успокоенно вздохнул. Отец Николай, дав мальчику монетку, проводил его к выходу, а сам тут же вернулся в алтарь и, упав перед иконой Христа Спасителя, прошептал:

— Почему я правду ему не сказал? Почему?

Свет в храме был, как никогда, красив.

Молодой дьякон, мастерски владея могучею октавой, читает Евангелие.

Старушка вдруг, перекрестившись, сказала соседке:

— Ишь, свечей сколько горит, даже места для новых нету.

— Ты о чем это?.. — перекрестившись, спросила та удивленно.

— Да я о свечах.

— А я о снеге думаю…

— Чудные мысли.

Ребятишки рядом с храмом соорудили из снега колыбельные ясли Спасителя, которые украшают бумажными цветками, образками и масличными четками. Один из мальчиков вдруг закрыл лицо руками:

— Братцы, вспомнил, вспомнил.

— Что ты вспомнил? — спрашивает его товарищ.

— Царица Софья наш храм строила.

— То-то сила. Снег валит вовсю, а купола не трогает, всегда они чистые.

Обслуживать вызовы по нерасчищенным улицам нам, медикам, было трудно. Снег почти всегда набивался в валенки, ибо у некоторых домов сугробы по пояс. К вечеру, придя домой, приходилось выкручивать промокшие от воды носки и подолгу греть озябшие ноги у печки. «Скорее бы кончилась зима». Но не кончалась она. Снег валил и валил, а если не валил, то его приносило ветрами со всех сторон. Не было снега только у поста ГАИ, стоял он на высоком, искусственно сделанном холмике, вдали от дорог, скорость ветра здесь огромная, и сидеть в будочке было невозможно. Пост был без двери, в первый же день зимы ветер сорвал ее и унес неизвестно куда. Целые сутки милиция искала, искала ее, но так и не нашла. А жаль, дверь была замечательная, чешская, декоративно обклеенная ореховой скорлупой, такую только по особому заказу делают. Зачем пост поставили в километре от дороги, никто не знает. А убрать будочку или придвинуть к дороге нельзя, ибо по плану место ей здесь. И теперь стоять она будет лет десять, пока не спишут.

Одно время Пред хотел вытребовать ее под общественный туалет, но оказалось, что с места ее ничем не сдвинешь, а в такую даль в туалет разве кто пойдет. Так и стоит она вдали, а внизу от нее на ветру при проезжей дороге кой-когда стоит работник ГАИ и, поколачивая ногами, когда нет машин, размышляет, кто же придумал такую интересную будочку. Будочка всем была как бельмо в глазу. Она говорила о чьей-то бесхозяйственности и беспечности.

Нас, медиков, она выручала. Обычно мы отдыхали в ней, идя по сугробам на дальние вызовы. Дальние вызовы у нас были на 43-м километре. Он находился от поселка чуть-чуть левее. В основном здесь были дачи. И если наша молодежь к зиме рвалась поближе к Москве в благоустроенные теплые квартиры, то некоторая московская молодежь, наоборот, стремилась пожить в летних дачах зимой. Жить-то она жила, но и болеть болела. И болела часто. Сами посудите: туалет на улице, колонка с питьевой водой метров за сто, зимой наш Пред болеет, поэтому она занесена и приходится топать по сугробам, утром тепло от протопленной с вечера печи улетучивается, и топить печь приходится заново. И… опять беготня, то в сарай за углем, то за дровами, то за лопатой, а то и еще за чем-нибудь.

Кругом одна простуда. Только вылечишь такого клиента, а смотришь, он через недельку опять заболел. Мы в зимний период сорок третий километр так и звали поселком острых респираторных заболеваний.

Так вот, чтобы самим не заболеть по пути на 43-й кэмэ, в будочке кое-как отогреешься, хлебнешь из термоса горячего кофейку, чуть ногам дашь отдохнуть и, натянув шапку или обмотавшись платком, проваливаясь в сугробы, почти ползком пойдешь на теперь уже близкий 43-й километр.