Мелина Марчетта - Все случилось на Джеллико-роуд

Целую неделю кадетов замечают вблизи от нашей северной границы. До их лагеря примерно километр, так что они явно показываются нам специально, желая запугать. По правде говоря, это отлично срабатывает из года в год. Главы остальных факультетов требуют от меня немедленной реакции на поступающие разведданные, но школа Джеллико уже страдала от собственных непродуманных действий, и будь я проклята, если повторю ошибки своих предшественников.

Рафаэлла едет домой на выходные, и я передаю через нее сообщение предводителю горожан с предложением встретиться. Ответа нет, так что начинается игра в кошки-мышки. Ожидание войны убивает. Мы не знаем, когда нам нанесут первый удар, не знаем, чем все закончится, и сидим как на иголках. Иногда мне хочется выйти на улицу и закричать: «Ну давайте уже!» – чтобы напряжение наконец прекратило нарастать.

Но хуже всего на другом фронте – на внутреннем. Политика школы всегда предписывала главам факультетов заботиться об остальных учениках с помощью других старшеклассников и куратора. Все школьники знают, что будущего главу факультета определяют еще в седьмом классе, а затем пять лет готовят к этой роли. Но каждый год мы проводим выборы и притворяемся, что главы факультетов и предводитель всей школы избираются «народом и для народа». Учителя в это верят. Они все довольно молодые и недогадливые. Большинство приезжают сюда всего на три года по обязательному распределению, так что никто не успевает выявить никаких закономерностей. Но в исполнительности им не откажешь. Всякий раз, когда кто-нибудь с Локлана забывает прийти на тренировку, репетицию или дебаты, учителя донимают меня. Сами ученики, начиная с младших классов на первом этаже и заканчивая одиннадцатым классом на третьем, все время чего-то ждут от меня, и это бесит. Ко мне идут с вопросами о том, кому сегодня можно смотреть телевизор, кто дежурит, сколько можно посидеть за компьютером, когда стирка. Вечные слезы, ссоры, истерики и тревоги. И Ханна куда-то пропала. Я ужасно злюсь, что она бросила меня одну со всеми проблемами. Она как будто мстит мне за то, чего я ей наговорила в последний раз. Раньше Ханна все свое свободное время проводила в Локлане, помогая главе факультета, но теперь, когда эти обязанности легли на мои плечи, она исчезла.

Ко мне в дверь стучится десятиклассница.

– У Эви из седьмого класса начались месячные.

– И что?

– Поговори с ней, она плачет.

– Сходи к Рафаэлле.

– Ее сейчас нет. Где Ханна? Почему перекличку проводит мисс Моррис?

– Я не знаю, где Ханна.

Взгляд десятиклассницы ясно говорит: «Ты хоть что-нибудь вообще знаешь?»

– Я схожу за Ханной, – говорю я наконец, лишь бы от меня отстали.

Вот только когда я подхожу к ее кабинету и поворачиваю ручку, выясняется, что там заперто. За время, проведенное в школе Джеллико, я не помню, чтобы дверь Ханны хоть раз оказывалась закрытой. Я решаю про себя, что это просто такой способ выразить свое недовольство, хотя в глубине души сомневаюсь: Ханна не склонна к истерикам. Я уже собираюсь пойти наверх, когда вижу, что ко мне приближается Джесса Маккензи. Поэтому я выхожу на улицу, запрыгиваю на велосипед и устремляюсь к недостроенному дому у реки.

В это время суток школьная территория выглядит особенно зловеще. Ночью еще ничего, но вот когда солнце только начинает исчезать, мне кажется, что здесь спрятано слишком много тайн. Стоит такая тишина – ни птиц, ни сверчков. Ничего.

Я бросаю велосипед на землю возле дома и подхожу к крыльцу.

– Ханна! – кричу я со всей злостью.

В ответ лишь эхо.

– Ханна, это уже не смешно!

Я стою в тишине, ожидая непонятно чего. Например, что Ханна высунет голову из окна и с недовольным видом скажет: «Помоги мне доделать плинтус, Тейлор».

Я осматриваюсь, чувствуя что-то… Или кого-то. Ханна всегда ухаживает за территорией вокруг дома, стрижет газон и все время повторяет: «Тут у меня будет сад». В нем она посадит сирень и лилии и будет отдыхать на веранде. Как Йейтс в том стихотворении, которая Ханна иногда мне зачитывает:

Но за возделанной территорией начинается густой кустарник, неухоженный, непроходимый. Там нет даже тропы. Три километра этого бурелома отделяют нас от кадетов. По слухам, они уже несколько лет протаптывают тайную тропу, чтобы добираться до нас без особого труда. Быстрее всего для них было бы пересечь реку, которая протекает прямо за участком Ханны. Но река наша. Здесь, возле дома, находится самое узкое ее место. От берега до берега всего метров двадцать. Последние пару лет стояла засуха, и река превратилась в ручеек. Несколько раз ошибки наших предводителей едва не привели к ее потере, но до сих пор нам удавалось каким-то образом удерживать позиции и сохранять эту естественную преграду между нами и врагом. Но сегодня мне кажется, что из густого, неухоженного лабиринта кустарников на меня кто-то смотрит. Я чувствую этот взгляд нутром, которое всегда улавливает чужую враждебность.