Юрий Гаврилов - Рассказы о рыбалке

В своей снасти Васильич был уверен. Рыбача на Днепре много лет, он приучил себя к схватке с серьезным соперником. Халатность грозила либо обрывом поводка, либо предательским изломом застежки, или даже поломанным удилищем — все эти неприятности с Васильичем, увы, случались. Но в тот раз он был готов на все сто. Тревожиться нужно было только за качество подсечки.

Важнейшим моментом вываживания Васильич считал для себя поднять добычу на поверхность, посмотреть, так сказать, в ее глаза, определить ее размеры, а, значит, и силу. После этого трофей мог и сойти: рассказывай потом знакомым, раздвигай руки во всю ширь — имеешь право, видел. А вот если сход происходил в толще воды, достоверность рассказа сильно страдала; кто там сидел на крючке: коряга, брошенный якорь, рыба — неизвестно…

Два раза Васильич уже поднимал добычу к поверхности, но та, не показываясь, вдруг уходила вниз, на глубину, стягивая с катушки с трудом завоеванные метры лески.

Наконец, на третий раз, вода возле лодки забурлила, и Васильич увидел во всей ее бесстыдной красоте ухватившуюся за виброхвост… русалку!

Девица улыбалась Васильичу во все свои 32 (или сколько там у нее) жемчужных зуба и манила к себе рукой…. От растерянности Васильич брякнул:

«Здрасте!» — и проснулся.

Долго лежал Васильич, проводя грань между сном и явью. Все верно: он в Нововоронцовке, на любимой «резинке», заякоренной в одной из днепровских проток — той самой, что приснилась ему только что. Но русалки не было — в садке рыболова, лениво шевеля плавниками, качались лишь некрупные судаки, рыба значительная об эту пору предпочитала отдыхать на глубине, а не гоняться за блеснами Васильича.

«Эк меня разморило!» — подумал Васильич и с борта лодки плюхнулся в воду. В июльской воде было, конечно, не в пример приятнее, чем на раскаленной лодке, но освежила она Васильича не сразу — тоже была теплой.

Васильич несколько раз провентилировал легкие и нырнул на глубину. На шестиметровой глубине было значительно прохладней — сказывалось действие подводных родников, выходивших в этом месте.

Васильич рассчитывал побыть в «холодильнике» с минуту, чтобы дать хорошенько остыть разгоряченному телу, но внезапно ему на ум пришла приснившаяся русалка, на глубине стало неуютно, и пловец поспешил наверх, к свету.

Подобные страхи Васильич испытывал на Черном море, где в составе бригады морской пехоты проходил срочную двухгодичную службу.

Тогда, за много лет до своей нынешней жизни, Васильич ничего, как ему тогда казалось, не боялся. Наверное, ему было просто нечего терять: родителей он даже не помнил, а с девушкой своей накануне призыва предпочел расстаться, чтобы не мучиться невозможностью встречи вдалеке от любимого человека, распаляя страсть частыми письмами.

Почти два года Васильич тянул нелегкую морпеховскую лямку, и думал, что ничего не боится: ни прыжков с парашюта, ни глубоководных погружений. И тут его угораздило прочесть роман Бенчли «Челюсти», в котором живописалось, как кровожадная акула жрет все, вернее — всех, подряд.

С той поры во время погружений в черноморские глубины Васильичу представлялось, как за ним наблюдает огромная белая акула, славящаяся своим прозвищем «людоед». Васильичу погружения, понятное дело, разонравились.

Конечно, он прекрасно знал, что в Черном море акулы-людоеды не водятся, но почему бы им не попасть в него из моря Средиземного через Босфорский пролив? Чушь, разумеется, полная, но отвязаться от нее было не так то и легко.

Вот и сейчас, невдалеке от днепровского села Нововоронцовка, Васильичу на дне одной из безымянных проток стало не по себе. Хотя в русалок, наяд, нимф и прочих обольстительниц нечеловеческого происхождения он не верил.

«Перегрелся на солнце», — поставил себе диагноз Васильич и, снявшись с якоря, погреб к дому. Обычно рыбу он предпочитал чистить на реке, чтобы не тащить неудобную работу в дом, выбирая в качестве «кухни» какой-нибудь небольшой островок.

Поступил так и в этот раз, направив свою лодчонку в небольшую бухточку с приветливым песчаным берегом.

Чистить и потрошить живую рыбу Васильичу претило, и перед обработкой, он усыплял добычу ударом рукоятки тяжелого ножа. За этим жестоким занятием и застал его женский голос.

— И что вы потом с этой бедной рыбой будете делать?

Васильич обернулся и обомлел: на него, улыбаясь во все свои 32 жемчужных зуба, смотрела русалка из его сегодняшнего сна: длинные влажные волосы, струясь, доходили до пояса, а на том месте, где у порядочной земной девушки должна быть верхняя часть купальника, как и полагается русалке, одежды не было.… Только стояла эта русалка не на одном рыбьем чешуйчатом хвосте, а на двух стройных загорелых ногах. Васильича от такого зрелища «замкнуло», и незнакомке пришлось повторить свой вопрос: