Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Евгений Николаевич, осмотр закончен, уходим! — на упреждение крикнул мне сообразительный Каллимулин, едва узрел, как я кавалерийской рысью несусь по разгромленной прихожей, с вздыбленным загривком и злобно перекошенным ртом. — Не сомневайтесь, сделаем все возможное. Как говорится, вопрос чести.

Я проводил Каллимулина до ворот, на прощание пожал ему руку, хотя, по правде сказать, хотелось послать всю следственно-оперативную группу вместе с ее начальником туда, куда почта не доходит, и вернулся в дом. На пороге меня встретил, усевшись столбиком и равнодушно зыркая желтым глазом, старина Абрам Моисеевич, вынырнувший на свет божий неизвестно откуда.

— Ты где шлялся, пархатая сволочь? Прятался от погрома? — попрекнул я кота и потрепал его за ухом. — Вместо молока будешь сегодня пить воду!

На звук голоса из дома вышла жена. Руки у нее безвольно провисли, лицо осунулось, вокруг рта обозначился белый треугольник, какой появлялся в последние годы, когда у нее внезапно прихватывало сердце.

— Что с тобой? Тебе плохо? — обеспокоился я и попытался взять жену за руку, чтобы прощупать пульс — нет ли признаков мерцательной аритмии.

— Мне хорошо. — Она мягко, но непреклонно увела из моих ладоней руку и вздохнула. — Мне очень хорошо! Только девать себя некуда. Скоты! Все фотографии, все альбомы и письма разбросаны. Точно прожил жизнь, а в нее залезли с ногами, разорили и уничтожили. Надо бы тебе помочь привести все в порядок, но я не могу. Не обижайся, но потом, в другой раз.

— Да-да, конечно, я и не думал здесь оставаться: впервые в собственном доме противно, мерзко. Поеду на дачу, а там как-нибудь… Тебя подвезти — я помедлил, но все-таки произнес это неверное слово: — домой ?

Жена отрицательно качнула головой и, махнув на прощание ладошкой, пошла к калитке. Пока она шла, я стоял и смотрел ей вслед: маленькая, печально согбенная, немолодая… Что оттолкнуло ее от меня? Ведь еще недавно она была другой, а теперь в ней не сокрыто ни любви, ни ненависти, как у живого счастливого человека. Сердце у меня невольно сжалось, слезы набежали на глаза, но я боялся смахнуть их пальцами со следами плохо вымытой черной краски…

— Ну, как съездил? — нелюбезно, как и положено занятому, с головой погруженному в нелегкую службу кадровику, встретил меня Горчичный. — Трахнул Лильку?

— Окстись, как можно — живого человека!.. — попытался соскользнуть в шутку я. — И вообще — у меня гипертония, подагра и общая сексуальная недостаточность.

— Что-что у тебя? Ясно, не дала. Ну и дурак! Я бы на твоем месте… Кстати, знаешь, какую хохму прочел недавно в интернете? Женщина как прокуратура: сначала заводит, потом возбуждает, а затем и свободы лишить может. А ты у нас как — свободный или не совсем?

— Не твое дело! Ты себе знай — копошись, бумаги переворачивай, а нос, куда не надо, не суй — ненароком прищемят.

— Не собачься, я так, по дружбе, — съехал с темы Горчичный и, опершись локтями о стол, придвинул ко мне свою хорьковую физиономию. — Говорят, у тебя пошуровали в доме? Что взяли?

— Золото, платину, бриллианты, баксы и евро. Составлю опись — принесу в кадры, чтобы приколол к моему личному делу.

— Ты, как я посмотрю, сегодня не в духе. Ладно, оклемаешься — приходи, накатим по сто грамм, а то знаешь — выпить теперь в управе не с кем: одна шелопень вокруг. Мы с тобой теперь, как я посмотрю, уже ветераны, нам уже не по чину прятаться за сейфом и после каждой рюмки оглядываться на двери. Как жизнь-то прошла, а? Как прошла!

От Горчичного я направился к Курватюку и, минуя лестничный пролет, краем глаза увидел, как в конце коридора тенью промелькнула Лиля Квитко. «И день еще не начался, а уже снова превратилась в неприметную серую мышку. Прямо тебе сказка о Золушке, только на новый лад!» — с невольной жалостью подумал я о недавней своей попутчице. А еще припомнил, как одна толстая усатая тетка, мне неприятная, фамилии которой и поминать не хочется, в статье о Гончарове писала, что служба приводит чиновника к утрате всего человеческого. Тетка неприятная, а замечание, как ни крути, верное. Я остановился и посмотрел, как Квитко, распознав меня, юркнула в приоткрытую дверь дальнего кабинета: ладно, детка, я выказал себя ослом, не умеющим соблазнять женщин, но берегись, найдется другой, тот же Петр Горчичный, который воспользуется твоей неприкаянностью и не упустит своего шанса приласкать и посочувствовать бедам-несчастьям!..