Себастьян Фолкс - Парижское эхо

О Париже я тогда почти ничего не знал, но мне вполне хватало и самых скудных сведений: город в центре Европы, населенный христианами, и главное – с кучей баров, девчонок, старых зданий и кинотеатров… Пока решимость не покинула меня, я резко вскочил с кровати и взбежал по ступеням наверх. На пороге гостиной со мной вдруг случилось что-то странное. Я словно вышел за пределы собственного тела и теперь просто наблюдал за всем со стороны. Я видел молодого парня в джинсах и футболке, с костлявыми руками, взлохмаченными волосами и двумя прыщиками на подбородке.

По выражению своего лица я понял, что сейчас все расскажу отцу.

Вот он я, Тарик, захожу в гостиную. Отец сидел на диване и просматривал какие-то бумаги, опустив на нос очки.

– Чего тебе? – спросил он. – Не видишь, у меня дела?

– Извини, – отозвался Тарик. – Чем ты занимаешься?

– Бухгалтерией. Эти счета никогда не кончаются. Почему ты бездельничаешь? Тебе что, нечего почитать?

– Нет, я уже прочитал все что нужно. – Тарик откинул со лба прядь волос.

– Ужин будет через час. Тогда и расскажешь, что хочешь, – мне и матери. Ты ведь знаешь, что она волнуется.

– Я уезжаю. Хочу пожить в другом месте.

– Боже, дай мне сил. Ты собрался бросить учебу?

– Да, но дело не в этом.

– А в чем же тогда дело?

– Я хочу уехать в другое место. В место получше.

Отец рассмеялся и отложил в сторону бумаги. Казалось, он решил, будто со свободными руками ему будет проще смеяться.

– Куда же? Фес? Алжир? Знаю, ты давно хотел туда съездить. Думаешь, в большом городе у тебя все будет по-другому?

– Нет. Там все то же самое, только… больше.

– Ну и куда тогда? В Малайзию? – Отец захлебывался словами. – В Австралию? А что? Езжай разводить овец!

– Скорее всего, в Париж.

– Что ты там забыл? Ты ведь там никого не знаешь.

– Нет, но я хочу увидеть город, в котором выросла моя мать. Хочу узнать о ней побольше. Я ведь говорю по-французски.

– Думаешь, они поймут твой акцент? Да и вообще, французы – они нас ненавидят. И всегда ненавидели.

Почесав подбородок, Тарик возразил:

– Не думаю, что кто-то станет меня ненавидеть. Мне кажется, я сумею вписаться. Там ведь много наших.

– Ах, ну да, конечно. Живут там в башнях-клоповниках по всему банльё [2] От французского «ЬапИеие» – пригород, окраина. – Здесь и далее – прим. пер. .

– Мне все равно, где жить.

– А как ты собираешься жить?

– Как простолюдин. – Тарик на секунду задумался, а потом добавил: – Как герой.

Промокнув уголки глаз носовым платком, отец спросил:

– А деньги где будешь брать?

– Мне не нужны деньги. Буду полагаться на собственный ум.

– Собственный ум!

– Надеюсь, что так. Ты ведь знаешь, я хорошо говорю по-английски – не хуже коренных американцев.

– Да, индейцы тебя бы поняли. Насмотрелся телевизора.

– И по-французски. Моя мать…

– Какое же ты нелепое создание. – Отец расправил плечи, которые теперь уже не сотрясались от смеха. – Иди к себе и садись за учебники.

Он надвинул очки на глаза и потянулся к бумагам. Тарик медленно попятился к двери. Со стороны казалось, будто он надеялся, что отец его остановит. Взявшись за ручку двери, юноша застыл в нерешительности.

– Ну и? – Отец взглянул на Тарика, на мгновение оторвавшись от бумаг. – Чего ты ждешь?

Вернувшись в комнату, я побросал в рюкзак кое-какую одежду. Затем достал паспорт и все свои сбережения. Получалось совсем немного, хотя в пачке было несколько бумажек евро, которые достались мне от одного испанского туриста в награду за то, что я показал ему город. Я пошел в ванную и пристально вгляделся в свое отражение. Свет был не таким удачным, как в прошлый раз, и кожа чуть лоснилась.

«Ну и хрен с ним – подумал я. – В путь».

Побродив по городу минут пятнадцать, я поймал грузовик и уселся в кабину. Где-то сзади постукивали ящики с лимонадом и спрайтом. Водитель угостил меня сигаретой. Когда мы проезжали дом Лейлы, я выглянул в окно и с высоты кабины посмотрел поверх забора на аккуратную лужайку. На веранде горела электрическая лампа, прикрытая тканью. Мне хотелось, чтобы Лейла вышла из дома, но в то же время мысль о том, что я увижу ее, была совершенно невыносимой. На мгновение мне показалось, что чья-то невидимая рука схватила меня за легкие и стала выжимать из них воздух. Черт возьми, наверное, что-то подобное чувствуют люди в момент сердечного приступа.

Я закрыл глаза и отдался дороге.

Думаю, не стоит рассказывать, как именно я добирался до Европы. Долгая душная ночь в грузовом фургоне – никакого желания ни повторять, ни вспоминать такое. Скажу только, что Марсель я представлял себе совсем по-другому. Наверное, въезжать в страну через грузовой терминал – не самая лучшая идея.