Себастьян Фолкс - Парижское эхо

После ужина я прикурил сигарету и, чтобы как-то поддержать разговор, решил поделиться с девушками событиями дня. Конечно, про массаж я рассказывать не стал – слишком стыдно. Я надеялся на фантастическое приключение с Лейлой, а в итоге столкнулся с суровой реальностью в компании работающей матери.

– Можешь не курить в квартире? – попросила Ханна.

– Конечно, извините. Итак. Чем вы занимаетесь? Вы учительница?

– Нет, я занимаюсь наукой. Недавно получила докторскую степень, а сюда приехала, чтобы собрать материал для книги. Она о том, что происходило в Париже во времена немецкой оккупации.

– Немцы оккупировали Париж?

– Да, – ответила Ханна, на мгновение прикрыв рукой рот.

– Почему? Когда?

– С 1940 по 1944 год. А ты не знал?

– Я не дружу с историей.

Я жгуче покраснел и в надежде спасти подмоченную репутацию решил задать американке какой-нибудь каверзный вопрос. Я сказал:

– Сегодня в метро я проезжал одну станцию. Называется «Ля Курнёв – 8 мая 1945 года». Скажите, что такого особенного случилось в этот день? Раз уж вы историк.

Гамбит казался безупречным, но в ответ, к моему большому удивлению, девушки во весь голос рассмеялись. Сандрин до того разошлась, что под конец визжала, как ослица.

– В Европе 8 мая отмечают День победы, – объяснила Ханна. – Окончание Второй мировой войны.

– Неужели ты и этого не знал? – спросила Сандрин, кое-как сдерживая очередной приступ смеха.

– Очевидно так. – Мой ответ получился немного враждебным, и, чтобы не усугублять положение, я попытался говорить голосом скучающего обывателя: – Ох уж это парижское метро, да? Ну и названия! «Барбес – Рошешуар». Еще попробуй выговорить! Или это тоже намек на что-то известное, о чем мне следовало бы знать?

– Эту станцию построили на пересечении двух улиц, отсюда и название, – сказала Сандрин.

– Барбес был знаменитым революционером, – улыбнулась Ханна. – Он приехал в Париж из Гваделупы.

А Рошешуар поначалу служила настоятельницей женского монастыря, а потом возглавила христианскую миссию.

– Да откуда вы все это знаете? – воскликнул я, не веря своим ушам.

– Ну я же историк. – Девушка улыбнулась. – К тому же десять лет назад я провела в Париже целый год. Совсем одна, без друзей. Мне очень хотелось хоть чем-то себя занять, поэтому я занялась французской историей.

В голосе Ханны слышалась мягкость; в отличие от Сандрин, она не стремилась ужалить меня при первой же возможности.

– И что же, эта монашка в итоге поплыла к революционеру с какой-то миссией?

– Ну не совсем, конечно. Да и плыть ей вроде не пришлось. Барбес к тому времени уже осел в Париже…

– То есть вы спускаетесь в метро, – подытожил я, – и думаете не о том, как бы поскорее добраться до любимого кафе, в котором вас уже дожидается любимый мужчина. Нет, вы думаете про историю. Неужели для вас и правда важнее революция и судьба какой-то незнакомой старушки-проповедницы?

– Получается, так. Может, это странно, но в моем возрасте очень сложно себя поменять.

– И вы не устаете?

Ханна улыбнулась.

– Бывает, но даже в такие моменты я верю, что оно того стоит. Иначе мир лишится глубины. История похожа на зеркало. Тонкий слой серебра за стеклом. Потеряв эту связь, мы потеряем способность к многомерному мышлению, без которой жизнь человека сводится к набору простейших команд. Как в интернете. Кликнуть. Открыть. Закрыть. Повторить.

Сказать мне было нечего. Этой учительнице удалось очень точно описать мою жизнь. К тому же я боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, после которой Ханна разозлится и выставит меня за дверь. Я решил сменить тему и напомнить ей о своих достоинствах.

– Вам нужна помощь с переводом?

– Пока нет, спасибо. Может, позже.

Какое замечательное слово – «позже». В моей голове оно теперь ассоциировалось лишь с хорошим: с теплой квартирой, собственной постелью, чашкой кофе… К счастью, утром можно было не торопиться – моя смена в «ПЖК» начиналась только после обеда.

В тот вечер я допоздна пыталась объяснить Тарику (а все из-за названия какой-то дурацкой станции), что во Франции давно укоренилась всеобщая антиклерикальная позиция, согласно которой всякая религия годится лишь на экспорт, да и то в самые далекие колонии – например, в Индокитай. Упомянув какой-то малозначительный факт из истории Алжира, я заметила, как парень сразу оживился. Тогда я рассказала ему про «черноногих» учителей, которые, сами того не желая, вырастили целое поколение алжирских бунтарей. Из года в год они стояли перед учениками и с упоением травили байки о славных подвигах французской революции, тем самым постепенно прививая тем самые опасные идеи. В какой-то момент я посмотрела на часы: по местному времени уже перевалило за полночь. Не найдя в себе сил отправить парня на мороз, я снова оставила его в гостевой комнате.