Александр Карнишин - На самом деле

— Ну, типа… Пусть уж.

Дома его ждал холодный ужин и жена, спящая носом в угол, утепленный недавно цветным ковриком, купленным на рынке.

Утром можно было не вставать рано, и Паша воспользовался этим на полную катушку. Он спал и спал. Просыпался и снова засыпал под стук посуды на кухне, негромкие переговоры жены с детьми, поскрипывание полов, щелчки замка, стук дверей…

Он проснулся в полной тишине. Наверное, из-за тишины и проснулся. После какого-никакого шума — вдруг такая тишина.

Паша полежал с открытыми глазами, потом выполз на кухню. За столом спиной к двери сидела жена.

— Доброе утро! — сказал Паша.

Помолчали.

— А в ответ — тишина, — сказал он после паузы уже на полтона ниже.

И опять — никакой реакции.

— И что у нас плохого? — спросил он уже обычным голосом, присаживаясь рядом.

— А что хорошего? — взорвалась Маргарита. — Что у нас с тобой хорошего? Ты целыми днями на работе. Приходишь ночью, уходишь утром. Даже в выходной не можешь погулять с детьми. Что ты вообще делаешь дома? Спишь? И ты спрашиваешь, что у нас плохого? Все — плохо!

Паша молча встал и вышел. Он никогда не спорил с женой, а тем более, когда она начинала кричать. Он просто прошел в комнату, убрал постель, застелил диван покрывалом и сложил его, подняв спинку. Убрал развешанную по стульям одежду в шкаф. Разобрал бумаги на столе. А потом сел, подперев голову рукой, и уставился куда-то за окно, ничего не видя. Вот тебе и выходной…

Рука сама нашла в кармане колокольчик. Вот еще штучка.

Паша поднял его к глазам, еще раз прочитал «2000» сбоку. Потом тряхнул рукой — чистый звон поплыл по комнате. Еще раз. Еще. Буддисты так медитируют, вроде. Дзенькнут — и молчат, о своем думают…

— Ну, ты что не идешь завтракать? — обняла его сзади жена. — Я кофе сварила. Как ты любишь, с перцем и солью. И рыбка красная осталась с праздников. Пошли, Паш, не грусти! Это просто у меня настроение такое с утра.

После завтрака они вместе готовили обед. Вот такие моменты Паша любил. Когда вместе — какое-то дело. Деля на двоих всю работу. Он, скажем, чистил лук и резал его, а Марго — чистила картошку. Он шинковал морковку, а она уже пробовала бульон. Он резал хлеб, а в коридоре уже толкались дети, о чем-то споря, и Марго уже кричала, чтобы мыли руки и быстро шли за стол. Хорошо, что у них кухня большая — все сразу могут сесть.

А после обеда Маргарита сказала ему:

— Поговори, что ли, с дочкой. Она ведь взрослая совсем.

Дочка была совсем взрослая. Ей было уже семь лет. Вернее, надо говорить — будет восемь. И о чем он может с ней поговорить? Вот малой Сашка, всего четырех лет, был гораздо понятнее. Маленький, но — мужик!

Пока жена о чем-то разговаривала с сыном, моя посуду, Паша зашел в детскую. Дочь сидела за столом, что-то записывая в толстую тетрадь. Обернувшись, сразу сунула ее в стол и как-то… Не ощетинилась, нет. Но — напряглась. Не комфортно ей стало. Не приятно. И это было действительно плохо.

Не думая ни о чем, Паша вынул колокольчик и тот зазвенел, заиграл, а Паша заговорил вдруг, как будто давно хотел рассказать, да никак не мог начать:

— Вот такие колокольчики нам давали всем на выпускном вечере. Прикалывали на лацкан пиджака, а девочкам — на платье. И мы ходили и звенели все время. И даже такие же цифры были выбиты для памяти. Я тогда как раз танцевал с твоей мамой в первый раз. Она была нарасхват, потому что очень красивая. Прямо как ты. И вот мы танцуем, а колокольчики вокруг…

И он опять потряс маленьким колокольчиком, вызывая малиновый звон. А потом, как что-то толкнуло его:

— Тань, а возьми его лучше себе. У меня же все есть уже — мама есть, вы двое. А тебе еще пригодится. И если что — ты позвонишь, и все!

— И ты придешь? — с подозрением прищурилась дочь.

— Я постараюсь. Ты только громче звони.

Когда Маргарита с сыном добрались до детской, отец с дочкой сидели в обнимку на диване и о чем-то тихо перешептывались.

— А теперь — в кино! — сказал Паша, увидев всю семью в сборе.

— Ура! В кино! А в какое?

— В любое. Вместе — в кино! Все — марш одеваться!

А Таня смеялась и звенела волшебным колокольчиком, поддерживая звоном каждое слово.

Они умели ходить бесшумно — их так учили. Это было необходимо, когда подкрадываешься к врагу, когда снимаешь часовых и распределяешься потом по точкам, когда готовишь себе место, лежку, и сам готовишься к стрельбе — вот только поступит команда.