Владимир Орлов - Пейзаж с ароматом ментола

Боже мой, какое это теперь имеет значение...

Безусловно, ограничиваться только наблюдением за теле­фоном было нельзя. Во время прогулок я регулярно наби­рал свой номер из автомата. Квартира отвечала длинными гудками. Порой слышались короткие, но это ничего не оз­начало, ибо телефон был спарен с соседским, и когда там разговаривали, на моем действовал блокиратор. Несколько раз я прибегал к определенным комбинациям: отсчитывал десять длинных сигналов, которым соответствовало ровно столько же звонков моего белого аппарата на сундуке, ве­шал трубку, снова набирал номер и отсчитывал еще девять, следующий раз — восемь, затем — семь... Я посылал своему вероятному гостю сообщение: подозреваю, что ты у меня, почему бы тебе не отозваться... Результат всегда был одина­ков.

На сундуке я прижал латунным Шивой записку пример­но такого содержания: кто бы вы ни были, прошу предуп­реждать о визитах заранее, чтобы у нас не возникало дву­смысленных ситуаций. Судя по свежему сигаретному дыму, мое послание прочли и — оставили без ответа.

Так же безучастно гости отнеслись к "забытым" на столе запасным ключам.

Ничего нового не поведал замаскированный среди книг миниатюрный магнитофон.

Сильнее всего щекотали мне нервы эксперименты с двер­ным глазком. Отправляясь на вечерний моцион или прово­жая Наташу, я не выключал в коридорчике свет, а придя назад, нажимал на пуговку звонка. Мой ненадежный плю­шевый сторож откликался настороженно-виноватым лаем, а я, невольно сжавшись, вперялся в глазок, посреди которого горела светлая точка. Она могла погаснуть в двух случаях: если бы кто-то выключил свет или приник к глазку с той стороны двери. Точка не погасла ни разу.

Перед сном я тоже пользовался услугами глазка, но уже находясь в более выигрышной позиции. Набросив на дверь цепочку, я прикладывался к глазку и осматривал сведенные линзой в тесный круг объекты: двери двух соседних квар­тир, площадку и край лестничного марша. Там было пусто, тем не менее несколько раз меня посещало неотвязное ощу­щение, что точно так же внимательно, как и я, в этот самый момент кто-то глядит на меня в свой глазок, словно это я стою на площадке перед запертым входом. Причем, если доверять чутью, мой контрнаблюдатель находился у меня за спиной. Превозмогая страх, я резко оглядывался и с мрач­ной иронией говорил себе: "Мой дом — моя крепость".

Самую значительную группу составляли эксперименты, связанные с проигрывателем. Отсюда тянулась тонкая ни­точка хоть к какому-то объяснению ситуации, заложником которой я оказался. Факт оставался фактом: впервые менто­ловый аромат материализовался в комнате, когда я купил пластинку Шопена и слушал прелюдии.

Я произвел с проигрывателем сотни разнообразных опы­тов: с десяток раз прокрутил каждый из моих дисков; по­ставив Шопена, выходил из дому и внезапно возвращался; переносил аппарат то в кухню, то, пользуясь электроудли­нителем, в ванную... Не скажу, что в итоге я значительно продвинулся вперед. Отчет об этих маневрах составил бы два-три пункта. Запах сигарет неким таинственным образом воз­никал в квартире только при звучании прелюда № 15. Вме­сте с тем под перезвон "капелек" дым мог и не появиться — прямой зависимости мои исследования не установили. Другое дело, что во время звучания остальных мелодий возможность появления запаха была равна нулю.

Вопросов набиралось больше, чем ответов.

Искать ответы я попробовал в своей библиотеке.

На несколько вечеров моим вниманием завладела книга, автора которой аннотация представляла как ученика Елены Блаватской. Вначале мне показались любопытными мысли о том, что сущность мужчины есть любовь, облик же его есть мудрость, в то время, как сущность женщины — мудрость, а облик ее — любовь, и я даже устроил с Наташей обсужде­ние.

Из той же книги я узнал, что вдобавок к известным орга­нам восприятия каждый из нас располагает еще сорока де­вятью, которые у современного человека бездействуют, как, например, расположенный на затылке третий, ясновидящий глаз.

С куда большей серьезностью я читал об астральном, или тонком мире, где тоже, одновременно с нахождением в фи­зическом, протекает человеческая жизнь.

Допустив, что я сплю, иначе говоря, обретаюсь в тонком мире, я получал шанс весьма ловко выпутаться из сложив­шейся ситуации. Но ведь моя жизнь текла в мире реальном и ощутимом каждую минуту — с минской окраиной, с веч­но нетрезвым Леней, со вкусом вина, с бархатом Наташино­го тела... и с ароматом ментоловых сигарет...