Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

В голове крутились мысли о смерти. Мало того, что я умру скорее раньше, чем позже; я еще умру в полном одиночестве . Потом я вспомнил про родителей: они ведь тоже умрут одинокими. Такая же перспектива вырисовывалась у большинства моих знакомых. Это что, какой-то вселенский закон? Или, сам того не подозревая, я привлекаю к себе отчаявшиеся души? Везет ведь животным, думал я, глядя на спящий скот. Везет космическим пришельцам. Всем везет, кроме человека: им не приходится страдать от мысли, насколько мерзок и невезуч их род.

Помню, как в детстве за обедом я в шутку спросил у Реджа: если мы научимся разговаривать с дельфинами, то стоит их обращать в христианство или нет? Как ни странно, отец принял вопрос всерьез.

– Дельфины? Обучить дельфинов английскому?

– Конечно, пап. Почему бы и нет?

– Какой интересный вопрос.

Я так удивился его реакции, что и сам посерьезнел.

– И нам даже не понадобятся переводчики, – добавил я. – Только представь, мы сможем разговаривать с ними так же легко, как друг с другом.

Редж откинулся на стуле, приняв позу, в которой обычно решал, каких наказаний мы достойны.

– Хотя если подумать, то нет – незачем нести дельфинам Слово Божие. Потому что они никогда не покидали сада Господнего, – вынес он вердикт. – Скорее нам придется спрашивать, каково это – не быть изгнанным из рая.

Отец, отец, ну как можно быть таким непредсказуемым? Почему ждать от тебя милости или гнева – занятие столь же неблагодарное, как гадать, когда зазвонит телефон? Я так и не понял, от чего ты радуешься, а от чего злишься. И никто не знает. Это великая тайна. То, что ты построил вокруг себя и зовешь миром, на самом деле не мир, а маленький частный клуб Реджа. Твоя единственная задача – заставить других увидеть Бога твоими глазами. Ты никогда не пытался облегчить чужие страдания.

Шагая по дороге, я рылся в памяти в поисках преступлений, которые привели к разыгравшейся на берегу драме. Пусто. Как странно быть виновником страшных событий и не знать, каких именно. Это должно быть похоже на первородный грех… Да, наверное, так себя и чувствуют те, кто искренне уверовал в первородный грех; те, кто живет в темном мире, где светит черное солнце.

А потом… потом я впервые ощутил себя по-настоящему старым – старым в том смысле, что у меня никогда больше не будет сил на смелый, решительный поступок, способный перевернуть всю мою жизнь. Я так навсегда и останусь на побегушках у подрядчика. А ведь я лишь хотел отгородиться от чужих проблем железной стеной размером с ржавый китайский сухогруз. Какое бесцельное существование! Надоело…

Однако я не убил Йорго.

Я остановился и задумался. Я мог его убить, но не убил.

И что с того?

Радость мешалась со злобой. Неужели, несмотря на все сопротивление, во мне прижились отцовские идеи? Господи помилуй!

Звезды над головой выглядели молочно-белыми, как бывает только летом. Небо за горами вспыхивало от грозовых разрядов. Бетонная плита ненависти вдруг упала с моей души. Эта часть жизни осталась в прошлом. Я начинаю новый этап. Стоило это осознать, как послышался далекий мерный гул автомобилей на шоссе.

Перейдя по пешеходному мостику на другую сторону дороги, я очутился у заправочной станции. В карманах оказалось около двухсот канадских долларов, все двадцатки с одинаковыми серийными номерами. Разменивая одну, я обратил внимание на календарь с фотографией ослепительной модели: судя по нему, мы с Джерри пили пиво пять с половиной дней назад. Я позвонил себе на автоответчик, чтобы прослушать сообщения: всего одиннадцать – и каждый раз, нажимая на кнопки таксофона для перехода к следующему сообщению, я будто ждал удара под дых. Я был готов к чему угодно.

Первой звонила Барб, вся в слезах, сказать, как она скучает по Кенту. Потом серия звонков от матери в разной степени трезвости с вопросом о том, чем кормить Джойс, – любимый мамин способ намекнуть, что у нее кончаются деньги.

Затем звонок от Ким, жены Леса, которая интересовалась, где он может быть.

Далее сам Лес. «Дружище, я перед тобой в неоплатном долгу. Не так чтобы пожертвовать тебе почку, но что-то близкое. Можешь завтра взять выходной. Я все никак не могу поверить, что эта смазливая продавщица все-таки всучила тебе тот шутовской наряд. Надо же, достаточно принести человеку чашечку капучино с корицей и включить ему любимую музыку, как можно его одеть словно клоуна на детском празднике».

Вслед раздался голос Реджа, все еще из больницы: